Огромной силой фашисты навалились на оборонявшую центр города дивизию Сараева и овладели Мамаевым курганом, откуда виден не только весь Сталинград, но просматривался за Волгой и левый пойменный берег. Тот, кто владел Мамаевым курганом, владел ключом от города. И командарм Чуйков приказал дивизии Сологуба (ее именовали так и после гибели Сологуба) во что бы то ни стало взять Мамаев.
Истребителей танков вместе со стрелковым полком бросили в обход через Вишневую балку на штурм кургана. Несколько раз, достигнув вершины, наши откатывались под напором превосходящих численностью фашистов. Бой на Мамаевом кургане не прекращался и ночью… Темень прорезали сотни молний-вспышек. Все кусты, все деревца были сметены осколками рвущихся мин и снарядов. Там до сих пор на каждом квадратном метре сотни ржавых осколков, и лишь редкими островками пробивается жесткая, как проволока, трава.
Трудно было взять главную высоту России, как теперь ее называют. Раз за разом взбирались бойцы по скользким от крови скатам к вершине и снова ее оставляли. Бойцов становилось все меньше, пополнение, прибывающее прямо с переправы, таяло на глазах. Словно огромная жатка спускалась по скатам и безжалостно подряд все косила.
Окровавленный и страшный, Дымов кричал охрипшим голосом, толкая автоматом лежащих, поднимая их в атаку.
— Лейтенант! Не троньте! Это мертвые!.. — в ужасе закричала Аня и выпустила из рук плащ-палатку, на которой тащила раненого.
— Давай вперед, вперед!..
— Это убитые! Убитые! Не троньте их! Не троньте!..
— Ну же!.. Вперед, говорю!.. — замахнулся автоматом Дымов, и тут до него дошло, что перед ним Аня.
В свете догорающей зеленой ракеты он увидел ее испуганное лицо. Руки лейтенанта с автоматом опустились…
— Вы ранены, — сказала она и, догадавшись, что он не слышит в этом грохоте, крикнула: — Ранены в голову!
— Все ранены! — Дымов рванулся вперед и налетел на Ваню: — А тебе что приказали… Ступай назад!
— Не уйду! — Мальчишка вцепился в лейтенанта.
— Марш отсюда! — оторвал его от себя Дымов. — Придешь, когда захватим высоту.
— Товарищ лейтенант…
— Убирайся!.. — оттолкнул его Дымов.
Все пять дней и ночей были сплошным грохочущим кошмаром. В последний день штурма, уже к вечеру, не многие достигли вершины. И чтобы удержаться, из последних сил с остервенением долбили твердую, как гранит, не поддающуюся землю. Лишь после этого позволили себе прильнуть к шершавой, сухой стенке окопа и долго-долго тяжело дышали: «Нет, фашист, ты нас отсюда не сбросишь!»
Только теперь Дымов ощутил навалившуюся усталость, почувствовал боль в ноге; раненая голова с затвердевшей кроваво-черной повязкой гудела, в висках острой болью отдавался пульс. Отдышавшись, он ухватился руками за край окопа, заставив себя подняться, и огляделся кругом…
Впереди, в овраге, поросшем кустарником, скапливались фашисты. Позади, по всему кургану до самого низу, убитые — и наши, и немцы. Дальше… Огромный разрушенный город бушует морем пожаров. Волга, в мазуте, пылает красными языками. Лишь на той стороне широкой реки сквозь дымовую завесу синеют дубравы. «До самой Волги чертов немец дошел!» — сплюнул лейтенант: рот был забит сухой землей.
Справа от Дымова сержант Кухта и Черношейкин углубляли захваченные у немцев окопы, слева комиссар Филин с бойцами долбили сплошную траншею. «А где ж Ваня?» — подумал лейтенант.
Он приказал ему вернуться после того, как они закрепятся на вершине, а точнее, просто прогнал его. Теперь Дымов клял себя. Он знал, как Ваня, не смыкая глаз, дежурил у берега, когда он ходил в разведку за Дон, как под Гумраком собрался разыскивать его, пропавшего. Но и по-другому поступить было нельзя. Не мог же он позволить мальчишке идти с ними на штурм кургана.
Больше Дымову раздумывать не пришлось. Немцы двинулись в контратаку. И он строчил из автомата, бросал гранаты, кричал на подносчиков боеприпасов, чтобы они поворачивались быстрее.
Когда стемнело, фашисты прекратили наступление, но, мешая нашим закрепиться, жестоко обстреливали из пулеметов и минометов. И снова лейтенант отстреливался и остервенело долбил землю, соединяя свой окоп с траншеей.
Наконец соединили окопы в сплошную траншею, здесь же завалились на землю, всю изрытую минами, снарядами, бомбами, всю в острых, еще не остывших железных осколках.
— Эй! Кто там шевелится? — крикнул Филин в темноту.
— Может, товарищ комиссар, среди убитых какой раненый… — предположил Кухта. Он даже голову не в силах был поднять, не то чтобы сходить и посмотреть.
— Федоров! Ванюшка… Ты?! — с надеждой спросил Дымов.
— Это я буду, товарищ лейтенант… — подполз повар Удовико. — Насилу вас отыскал. Все штаны на коленках ободрал. В пехоте термос чуть было не отняли, так я уж молчком стал ползать… Вот узнал вас по голосу… — И протянул Дымову котелок: — Сготовил вам с Ванюшкой картошку. Говорит, все смоленские любят.
— А где он? — приподнялся на локте Дымов.
— Как — где? С вами был, — удивился повар, снимая термос с плеч.
Съев картофелину, Дымов передал котелок по кругу.
— Это ты молодец, что принес ужин, — похвалил Филин повара.
— Теперь немного надо готовить. Буду сам носить, — вздохнул Удовико.
— Это верно, — подтвердил Черношейкин, вытаскивая ложку из-за голенища.
В свете ракеты Дымов увидел обросшее щетиной, вытянувшееся лицо ефрейтора; его всегда пышные усы теперь как-то опали и висели сосульками.
— Наша, Черношейкин, высота! А?! — подбодрил его лейтенант.
— Наша… пуповина Сталинграда, — выдохнул хрипло Черношейкин.
— Теперь, значит… как в приказе Сталина… — заметил Кухта, — ни шагу назад.
Усталые солдаты молча жевали холодную пшенку с мясом и тут же засыпали.
Подобрав вместе с санитарами последних раненых, Аня подошла к Филину:
— Товарищ комиссар, лейтенанту Дымову надо сменить повязку. Прикажите ему идти в медпункт.
— Приказываю, — сказал Филин. — А вам сопровождать. Только пусть прежде примет пополнение.
Наконец прибыло с переправы пополнение. Дымов расставил бойцов, отдал все распоряжения, но, вместо того чтобы идти в медпункт, направился в штаб дивизии. Аня терпеливо ожидала его, но, когда, выйдя из штаба, он и на этот раз повернул в другую сторону, не выдержала:
— Это что ж такое? Вы думаете идти на перевязку?
— Пока не найду его, никуда не пойду.
Она поняла, что настаивать бесполезно, и отправилась с ним на поиски. Дымов послал ее узнать в похоронную команду, а сам пошел в пехоту. Так хотелось упасть прямо здесь рядом с убитыми и заснуть, но, превозмогая усталость и боль в коленке, он заставил себя взобраться на курган и обойти все роты. В них осталось по десять — пятнадцать бойцов, и найти Ваню не составило бы труда. Дымов, прихрамывая, спустился с кургана и в темноте чуть не столкнулся с Аней.
— Ты, Косопырикова? — спросил наугад.
— Я, — отозвалась девушка, будто и не спала на ходу.
— Спрашивала в похоронной команде?
— Спрашивала. Среди убитых не попадался парнишка. А вот один командир роты говорит…
— Ну?!
— Говорит, с ними на последний штурм ходил мальчишка, по всем приметам похожий…
— Куда же он исчез?
— В бою не заметили.
— Убило! Да?!
Аня помолчала. Потом стала его уговаривать:
— Вам надо голову перевязать. И коленка небось болит еще.
— Черт с ней, с коленкой! Буду его искать, пока не найду. И ты ищи!
Одолжив у одного старшины фонарик, лейтенант ползком обшарил скаты кургана, осмотрел убитых. Больная нога распухла, и Дымов с трудом передвигался. Он еще раз расспросил бойцов из похоронной команды, не попадался ли им убитый парнишка. Но те ничего не смогли ответить…
На рассвете, еле волоча ногу, лейтенант, расстроенный, взбирался наверх. Неподалеку от своих позиций, среди саперов, оборудовавших наблюдательный пункт командующему армией, увидел парня в испачканном глиною обмундировании, он старательно тесал топором бревно.
Дымова словно жаром обдало:
— Ванюшка?!
— Ну, я. — Мальчишка отвернулся и продолжал работать.
— Рассказывал-рассказывал о своем лейтенанте, а встрече не рад? — заметил один из саперов.
— Федоров, ко мне! — позвал Дымов.
— Товарищ лейтенант, рядовой Федоров прибыл по вашему приказанию! — не глядя на Дымова, подчеркнуто официально доложил Ваня.
— За что ты на меня, Ванюшка, так… А? — обнял его лейтенант. — За что?
— А вы… Ты сказал: «Убирайся!..»
Мужская дружба, скупая на ласку, стыдлива. Ваня хотел обнять лейтенанта, но сдержался, выскользнул из его рук и, присев, уткнулся лбом в колени. Дымов опустился рядом:
— Братишка… ты чего?
Ваня поднял на него уже сухие глаза и, справившись с волнением, сдержанно ответил:
— Да я ничего, товарищ лейтенант.
И Дымов тоже изменил необычный для него ласковый тон и почти строго спросил:
— Ты зачем это, Федоров, к саперам пристал?
Ване легче было, когда лейтенант обращался с ним строго, по-старому, и он свободно заговорил:
— Они, товарищ лейтенант, наблюдательный пункт командующему Чуйкову строят.
— Ну и что?
— У Чуйкова есть тоже пацан, вроде меня…
— Видел.
— Они обещали меня с ним свести.
— Зачем?
Ваня помедлил, потом выпалил:
— А затем! Этого пацана командарм везде с собою берет, а вы меня гоните… Вот я и рассказал бы ему, а он — командарму… Вам бы и приказали — ни шагу без меня!
Дымов рассмеялся.
— Ну, и ты уверен, что приказали бы?..
— А то нет, — серьезно ответил Ваня, — за милую душу.
— Ладно, братишка, давай помиримся, — протянул Дымов руку.
Ваня хитро посмотрел на лейтенанта:
— А не будешь гнать, товарищ лейтенант?
— Заладил одно: товарищ лейтенант, товарищ лейтенант! — возмутился Дымов. — Когда мы не в строю, я тебе друг — и точка.
— Ну, раз я тебе друг, — сжал Ваня руку Дымову, — я, Алеша, буду с тобою везде.
Они не в силах были идти дальше, тут же опустились на скат кургана, довольные, что нашли друг друга и снова вместе.
Уже рассвело. Ржаво-бурая во все небо туча закрыла громадный разрушенный город, раскинувшийся вдоль Волги на десятки километров, и отсюда, с вершины кургана, Дымову и Ване в редкие просветы дыма были видны скелеты зданий с огненными глазницами окон да одиноко торчащие черные заводские трубы.
— Все горит и горит… Кругом красно… — покачиваясь, обхватил руками коленки Ваня. И, помолчав, мечтательно сказал: — Встанешь, бывало, на зорьке, мать корову доит: цик-цик… Парного молока испьешь с теплым хлебом, знаешь, с солью…
— Мг… — кивнул Дымов.
— А потом в лес по грибы… Сейчас как раз время по грибы ходить. А у вас?
— Я ведь тоже смоленский.
— Теперь там гады всё начисто сожгли, ничего не оставили. Если б не война, мы с тобой, Алеша, на заводе бы работали… Я — на станке, ты мастером или инженером.
У Дымова слипались глаза.
— Почему ж так?..
— Ты привык командовать, а я люблю машины. Поэтому и пушку уважаю. Если б не война, знаешь, где бы я был…
— Где?.. — уже с закрытыми глазами спросил лейтенант.
— Да в ремесленном…
Дымов сидел и вдруг завалился на бок. Испугавшись, Ваня стал его трясти:
— Товарищ лейтенант… Огонек… что с тобой?
Дымов спал мертвым сном. Ваня посмотрел на его осунувшееся лицо с кроваво-темной повязкой, поправил заломленную руку и подложил ему под щеку свою пилотку.
Послышались отдаленные разрывы.
— Аа-а?.. Атакуют фрицы? — встрепенулся лейтенант.
— Да никаких фрицев нет, Огонек… Спи.
Дымов тут же уснул.
Волоча по земле санитарную сумку, покачиваясь от усталости, подошла Аня и от изумления застыла:
— Ванечка?!
— Тише! — погрозил он ей. — Не видишь, спит…
Радостная Аня присела рядом с ним:
— Где ты был?
— Где был, там уже нет.
Глядя на спящего лейтенанта, она покачала головой:
— И про перевязку забыл. — И тихо позвала: — Товарищ лейтенант…
— Не тронь его, — зашипел Ваня.
Лейтенант тут же приподнял голову:
— Что?! Атакуют?!
— Аника-воин, — рассмеялась Аня, — давайте, я хоть здесь сменю повязку.
Ваня насупился, вздохнул и нехотя зашагал прочь.
— Ты куда? — окликнул лейтенант.
— Да я так… — бросил в замешательстве Ваня. — Посмотрю… чего саперы наработали.
— Только недолго, — улыбаясь, предупредил его Дымов. — Одна нога здесь, другая — там.
Ваня обернулся и выпалил:
— Ладно, товарищ лейтенант! Как она уйдет, я сразу приду.
Аня рассмеялась:
— Почему он меня не любит?
Дымову было приятно, как Аня, придерживая его рукой за шею, накладывала свежий бинт. Ее огрубевшая солдатская рука казалась ему необыкновенно нежной и ласковой.
Аня закончила бинтовать голову лейтенанту, застегнула санитарную сумку:
— Дня через два опять сменю повязку.
— Интересно узнать…
— Что?..
— Когда я пропал, вы, Аня… правда прибегали?
— Все волновались, товарищ лейтенант…
— И вы?
Еще больше смутившись, она положила ему руку на плечо и тихо ответила:
— И я тоже…
— Смотрите-ка… любезничать начала! — раздался недовольный голос подошедшего Вани.
— Федоров! — прикрикнул лейтенант.
— Ишь ты! И рукою уже обняла…
— Федоров, молчать!
Но Ваня уже не мог сдержать своего возмущения:
— Что им война… им, вертихвосткам, только бы любовь крутить!
Дымов вскочил и в гневе залепил Ване оплеуху. У того слезы хлынули из глаз, и он убежал.
— Ваня! — пытался он остановить его. Но мальчишка даже не оглянулся.
В короткое затишье боя Дымов пытался заговорить с Ваней. Тот отмалчивался, а санинструктора Анечку — теперь ее батальон все время действовал с подразделением Дымова — совсем не замечал.
Герой без Звезды Героя, Алексей Яковлевич Очкин, «ИВАН – Я, ФЕДОРОВЫ МЫ» , 1982г.
Свежие комментарии