Старая женщина с суровым морщинистым и неподвижным, точно окаменевшим лицом оказала:
— Пойдемте, я их вам покажу. Из комнаты мы их вынесли, они оба лежат сейчас во дворе — и тот большой рыжий капитан, что сорвал и бросил свои кресты, и маленький в очках, которого у нас во дворе ребятишки называли «крысой».
Я пошел вслед за женщиной через двор взорванного дома. Мария Кузьминична Павлова позвала нас к сарайчику. На земле лежали два трупа — один длинный, худой, с костлявым весноватым лицом в форме немецкого капитана и рядом — маленький обер-лейтенант, который так и лежал в очках, оскалив торчащие вперед зубы, действительно придававшие ему поразительное сходство с крысой.
Это было ранним утром, в день занятия Орла. Невдалеке гремели выстрелы. Окраинные улицы еще дымились и хранили следы только что отшумевших боев. Зрелище вражеских трупов в только что освобожденном городе было слишком обычным, чтобы ему удивляться. Однако эти два трупа, безусловно, заслуживают внимания. Оба немца были убиты выстрелом в правый висок, причем выстрел этот сделан вплотную, так как кожа лица и волосы были опалены пороховыми газами. Все это говорило, что перед нами самоубийцы. Так оно и было на самом деле, и Мария Кузьминична Павлова, жена машиниста с завода №5, рассказала нам, как все это произошло.
Капитан и лейтенант, похожий на крысу, поселились в доме №13 по Кромской улице. По мере того, как фронт приближался к городу, настроение жильцов Марии Кузьминичны ухудшалось. По вечерам они напивались. Маленький плакал, большой ругался и грозил ему кулаком. В ночь на 4 августа, незадолго до того, как наши войска ворвались на улицы Орла, офицеры особенно расшумелись. Большой что-то кричал, потом сорвал со стены портрет Гитлера, который он принес с собой при переезде, и растоптал его, потом содрал с мундира два креста и выбросил их в угол. Потом они топили печку и жгли какие-то бумаги. А уже под утро один за другим грянули два выстрела. Мария Кузьминична нашла своих жильцов мертвыми.
Случай самоубийства двух вражеских офицеров не заслуживал бы особого внимания, если бы он не отражал нового явления в немецкой армии — явления, о котором единодушно рассказывают жители Орла, наблюдавшие поведение немцев в последнее время и особенно в дни нашего летнего наступления.
Николай Кузьмич Орехов — преподаватель математики в средней школе, Василий Ксенофонтович Воронин — пенсионер, бывший работник Госбанка, Нина Сергеевна Линева — лаборантка аптеки и другие рассказывали мне, что после нашего зимнего наступления в Орле появилось много немецких дезертиров, которые пробирались в тыл, скрывались у гражданского населения. Они по ночам врывались в квартиры орловцев, умоляли их укрывать, выпрашивали или отнимали гражданскую одежду. Их были десятки, потом сотни. Весной факты дезертирства участились настолько, что начальник гарнизона города Орла генерал-майор Гаман был вынужден издать специальный приказ, по которому житель, укрывший немецкого военнослужащего, бежавшего из своей части, или знавший о том, где бежавший укрывается, и не сообщивший о том в районную комендатуру, будет расстрелян, как пособник дезертира.
Приказ не помог. Дезертиры продолжали скрываться в городе. Николай Кузьмич Орехов и десятки других жителей Орла видели, как однажды с Московского вокзала на Брянский через город провели команду раненых человек в 300, у которых были забинтованы левые руки. Их вели ночью под большим конвоем. Это были линксхенден — леворучки и членовредители, совершившие то, что немцы называют специальным названием «выстрел на родину». В другой раз уже в конце июля, когда, несмотря на жестокие меры, принимаемые немецкой комендатурой, поток дезертиров, бежавших через город, усилился, Василий Ксенофонтович Воронин видел, как на Брянском вокзале выгрузили из оцепленного войсками поезда большую группу обросших, грязных, оборванных солдат-дезертиров и под конвоем повели через город в сторону фронта.
А перед самой эвакуацией Орла начались самоубийства немецких солдат и офицеров. Их удалось установить четырнадцать. Это только те, о которых узнали жители. На самом деле самоубийств было больше, так как немцы самым тщательным образом скрывали эти случаи, и все жители, которые в той или иной мере были свидетелями самоубийств гитлеровцев или хотя бы могли об этом знать, немедленно арестовывались, и никто больше уже ничего не знал об их судьбе. // Борис Полевой.
Свежие комментарии