Большое поле на опушке дремучего леса. Русский, родной пейзаж. Невысокие холмы, серенькие избы на косогоре, туманная осенняя даль.
В центре поля лежит на боку обугленный немецкий танк. Истлевшие обрывки мундиров, клочки бумаги, яркие обложки египетских сигарет. Утюг, сапожная щетка, сгоревший остов дамского зонтика валяются рядом.
Тяжелый смрад поднимается от оскверненной врагом земли.- Вот отсюда они шли, - говорит комиссар Омельченко. - А наши позиции были там, на опушке леса.
Вот еще один немецкий танк с разбитыми гусеницами, с пробитой насквозь броней, с изуродованным мотором валяется там, где его настиг меткий снаряд. Невдалеке лежит еще один. А за ним еще и еще. Все поле усеяно обломками фашистских машин.
И опять - клочки бумаги, тюбики зубной пасты, консервные коробки, те же изжеванные огнем обрывки серо-зеленой материи. Германские танкисты живыми факелами выскакивали из люков подбитых машин. Они рвали на себе горящие мундиры и падали замертво, сраженные пулями наших стрелков. А тот, кто не успел выскочить, - сгорал заживо в бронированной мышеловке танка.
Поднимаю наполовину истлевшую немецкую книжку. Это, оказывается, «Правила хорошего тона». Погибший владелец этих правил учился по книжке: так надо держать вилку, а вот так бокал. И рыбу кушать ножом никак не рекомендуется.
Странно только, что в этой книжке нет самых главных правил гитлеровского тона. Здесь не написано, как надо сворачивать шею крестьянским гусям, как громить магазины.
Лес на опушке сожжен, деревья вырваны с корнем, обуглены. Гигантские воронки от бомб наполнены дождевой водой. Немцы из гудериановской группировки дрались здесь, как дьяволы. Они мечтали о прорыве через Брянск и Курск на Москву. В дневнике убитого подполковника Лебеля так прямо и сказано: «Вторая танковая группа правым крылом через Брянск. Цель - Курск».
Они были отброшены назад. Подполковник Лебель, возможно, был убит здесь, в этой штабной искалеченной машине, с пробитыми насквозь передними стеклами.
Идем с Омельченко дальше по лесу. Останавливаемся у высокой, разбитой снарядом, сосны. На ветвях ее висят клочья красноармейских шинелей, на земле у обнажившихся корней, вздутых, как напруженные жилы, лежит разбитый зенитный пулемет.
- Здесь погиб весь наш расчет, - говорит т. Омельченко.
Снимаем фуражки и несколько секунд стоим в молчании над этой суровой могилой безымянных героев.
Выходим на другую опушку леса, здесь та же картина. На боку, вверх колесами, на брюхе, без гусениц валяются мертвые немецкие танки. Когда мы очистим нашу землю от смрада и вражеской падали, когда будут отстроены заново разрушенные города и села, новый Верещагин запечатлеет для потомков это потрясающее поле боя стальных машин.
Из леса выходит мальчик, голубоглазый, вихрастый, в батькином картузе. Он пришел из сожженной немцами, опустошенной деревни. Я был в этой деревне, и я запомнил навсегда груды угля на месте изб, одичавших кошек с тоскливыми глазами и брошенных кур. По вечерам они сидят нахохлившись над пепелищем.
Мальчик долго смотрит на мертвое фашистское чудище, поднимает какую-то бумажку и вдруг улыбается.
Товарищ начальник, - говорит он, - вот, глядите: от немца остались манишка да записная книжка.
Свежие комментарии