Шёл 1554 год. Ливонцы согласились с требованиями Москвы о выплате пресловутой «юрьевской дани» за все предыдущие годы - с той лишь поправкой, что, по мнению ливонской стороны, нужно было не «собрать» дань, а «сыскать» её. Ливонские дипломаты стали тянуть резину с выплатами и беспечно забыли, что имеют дело с русскими. Не придали значения словам келаря Терпигорева: «Какое дело моему государю до императора? Давайте сюда грамоту: не хотите платить дань моему государю, так он возьмёт её у вас сам!».
Иван Грозный своё царское слово на ветер не бросал: если уж пообещал сам явиться за данью — значит, так тому и быть.
Шло время, а с ним истекало терпение Великого Государя. В марте 1557 года очередное ливонское посольство прибыло в Москву со своими грамотами и ответом насчёт проведённого «разыскания», но без денег.
Разгневанный Иван «послом у собя быти не велел и отпустил их бездельно с Москвы». Вслед за этим Иван наказал строжайшим образом воспретить поездки русских купцов в Ливонию и послал своих людей «на Нерове ниже Иванягорода на устье на морском город поставить для корабленаго пристанища». Новая пристань должна была, по замыслу царя и его советников, перехватить поток грузов, притекавших в орденскую Нарву, и направить этот поток в русские владения.
Ливонские ландсгерры и собравшиеся в Риге представители ливонских сословий нашли деньги для польского короля Сигизмунда II в размере 60 тысяч талеров. Значит, ливонцы имели «заначку». А если они были готовы заплатить Сигизмунду, то почему у них не нашлось решимости сделать то же самое и в отношении Ивана?
Новое ливонское посольство прибыло в Москву в конце 1557 года, чтобы не мытьём, так катаньем уговорить московитов пойти на снижение суммы затребованной дани и прочих выплат. Поняв, очевидно, что большего вытрясти с «немцев» не получится, Иван согласился, однако заявил, что он желает получить деньги здесь и сейчас, максимум завтра.
Но выяснилось, что у послов от дерптского епископа и магистра не было с собой оговорённой суммы. Иван, по словам имперского дипломата И. Гофмана, «разгневался на них и в великой ярости стал рвать на себе одежду и сказал обоим посольствам, не считают ли они его за дурака». И велел Гроттхузену со товарищи немедленно убираться из Москвы. Но перед отъездом послов решил их угостить. На прощальном обеде ливонцев усадили за стол и подали им пустые блюда, после чего «безделных» послов и их свиту буквально взашей вытолкали с занимаемого ими двора в Москве.
К организации похода на непонятливых ливонских «немцев» за «их неправды» в Москве отнеслись серьёзно. Посланная рать должна была продемонстрировать магистру и прочим ландсгеррам и мужам Ливонии, да и не им одним, что грозный Царь не шутит и что в его силах вообще стереть «землю Ливоньскую», обратив её в прах и пепел.
«Царь и великий князь отпустил ратию на маистра Ливонскаго и на всю землю Ливоньскую за то, что целовали крест государю дань принести по гривне с человека с Юрьевской области и в ыных земьских делех да не исправили по перемирным грамотам на в чом и дани не привези и, на чом целовали, в том в всем солгали».
И за ту их ложь и неисправление воевать «Ливоньскую землю» отправились:
«в болшем полку царь Шигалей" (Шах-Али, незадачливый казанский «царь»), с князьями. боярами и воеводами.
«в передовом полку царевич Тахтамыш" (еще одна наизнатнейшая персона — чистокровнейший Чингизид из рода астраханских «царей», двоюродный брат Шах-Али и кандидат на крымский стол), также с князьями, боярами да воеводами.
В полку правой руки
«царевич Кайбула" (ещё один астраханский «царевич», как и Шах-Али и Тохтамыш — потомок того самого Ахмата «царя», приходившего на Угру в 1480 году), с князьями, мурзами и прочими.
Великой честью почтил Иоанн Васильевич «маистра» и всю «землю Ливоньскую»! «Царь», два «царевича», царский дядя и царский же шурин, брат могущественнейшего временщика, — и это не считая многих горских князей и собственно русских воевод, прославленных во многих походах и боях. Под ними «ходили» 38 сотенных голов (13 — в Большом полку, 8 — в полку Правой руки, 7 — в полку Левой руки, по 5 — в Передовом и Сторожевом полках), командовавших детьми боярскими новгородскими и псковскими и «московскых городов выбором многие».
Татары «ходили» под началом собственных командиров, а те находились под контролем русских «комиссаров». Помимо этого, в состав рати вошли два стрелецких приказа. Очевидно, не обошлось без казаков и сборных с Новгорода и Пскова пищальников. По аналогии с другими походами той эпохи можно оценить численность русской рати примерно в 12–14 тысяч «сабель» и «пищалей», не считая «кошевых людей», которых было не меньше 4–5 тысяч человек.
Чтобы задать предметный урок ливонцам и чтобы они прочувствовали на своей шкуре, что худой мир лучше доброй ссоры, «царь» Шах-Али и государевы воеводы должны были, вступив в ливонские пределы, «роспустить войну». За многие десятилетия «общения» с татарами русские хорошо усвоили эту манеру ведения войны.
А она сводится к следующему. Достигнув крупного населённого пункта войско становится лагерем и, разделившись на отряды, рассевается и растягивается в длину и в ширину вёрст на десять (1 верста равна 1,07 км) и более. Смотря по взаимному между собою соглашению, они в течение семи или восьми, а наименее трёх или четырёх дней рассыпаются отрядами по разным местам и предавая всё мечу и огню, грабя и захватывая добычу, возвращаются в лагерь.
Повторив это действие несколько раз и дав своему войску вдоволь поживиться в неприятельских владениях, хан отдавал приказ поворачивать домой. Оставалось только дойти до дома и поделить взятую добычу.
Такую манеру ведения войны можно описать тремя словами: «brennen, morden und rauben» — «жечь, убивать и грабить». Осады и кровопролитные штурмы городов и замков в их задачу не входили, если только не получалось взять их внезапно, «изгоном».
Иван Грозный начал эту войну не с намерением покорить города, крепости или земли ливонцев; он хотел только доказать им, что он не шутит, и хотел заставить их сдержать обещание.
Русские полки опустошают Ливонию. Миниатюра из Лицевого летописного свода
В общем, выпуская своих «железных псов», Иван убивал сразу нескольких зайцев: его "воинники" могли удовлетворить страсть к славе, пополнить свои торока и перемётные сумы ливонскими «животами» и нахватать пленников, которых можно было потом продать или отправить работать в свои поместья. Новые казанские подданные «белого царя» не только могли наравне с русскими служилыми людьми изрядно поживиться в новых «охотничьих угодьях», но и направить свою буйную энергию не на борьбу с новым властелином, а на его врагов. А ливонские ландсгерры должны были убедиться в том, что не исполнять свои обещания грозному царю чревато весьма неприятными последствиями.
(По материалам https://aftershock.news/?q=nod..., любезно предоставленными мне олимпийским топ-блогером Грандом.)
Свежие комментарии