| «Человек Луны» |
 | |
| Украшения папуасов: кекес (в носу), буль (во рту) | |
 | |
| Батюй, Ибан и Халут — женщины селения Теба |
 | |
| Лунгин-ла — женщина племени оран-лиар, лет восемнадцати, из селения Леба | |
 | |
| Свати, лет пятнадцати, из селения Бадон |
Между тем, слух о появлении странного пришельца — «человека луны», как решили папуасы, — распространялся по острову дальше и дальше.
Все новые папуасы из разных мест почти беспрерывно посещали хижину белого чужеземца. С одной стороны, это вносило разнообразие в трудную жизнь Миклухо-Маклая; с другой — обременяло, особенно когда он чувствовал себя крайне нездоровым.
Но, несмотря ни на что, Николай Николаевич продолжал работать. Вставал обычно раньше своих слуг, еще в полутьме, часов в пять утра; около семи часов — измерял температуру воздуха, воды в ручье и в море, измерял высоту прилива, направление и силу ветра, смотрел на барометр...
Все данные строго заносились в дневник. Окончив метеорологические наблюдения, ученый отправлялся или на коралловый риф за морскими животными или в лес — за насекомыми. Пренебрегая опасностью обострения болезни, бродил по пояс или по колено в воде; проводил по несколько часов в лесу, удивляясь громадному разнообразию растений и сожалея о том, что так мало смыслит в ботанике.
Собранную добычу изучал под микроскопом, обрабатывал, при необходимости заспиртовывал… В час дня, а также в девять вечера Миклухо-Маклай снова проводил метеорологические наблюдения.
Его записные книжки и альбомы беспрерывно пополняются заметками и зарисовками. По вечерам же ученый, наслаждаясь тишиной, любуется причудливыми очертаниями гор, освещенных луною. Иногда — качается в гамаке, подвешенном между деревьями, и слушает «ночную музыку» леса.
«Лунная ночь сегодня великолепна. В лесу фантастически хорошо… Да простят мне русские патриоты и реалисты эти строки!» — замечает Миклухо-Маклай. Он доволен, что «добрался до цели, или, вернее, до первой ступени длиннейшей лестницы, которая должна привести к цели...».
Безграничное терпение исследователя хотя и не сразу, но все же начинает приносить свои плоды. Его отношения с папуасами становятся все более доверительными. Придя в хижину «Маклая», папуасы просто сидят и беседуют, а не стараются, как прежде, выпросить что-нибудь и затем поскорее исчезнуть со своей добычей. Все чаще аборигены просят пришельца о какой-нибудь помощи; он лечит их, дает советы...
О возросшем авторитете и влиянии Николая Николаевича может свидетельствовать такой факт. При необходимости ученый мог одним лишь взглядом заставить повиноваться себе этих людей. «Они не любят, когда я на них смотрю, а если нахмурюсь и посмотрю пристально — бегут», — отмечает наш герой... Заметим, что, судя по сохранившимся до наших дней разным портретам Николая Николаевича, ничего агрессивного в его взгляде нет.
Видимо, дело было во всем поведении и образе жизни русского: аборигены чтили мудрость... Кстати, ни один из слуг «Маклая» не пользовался никакой популярностью у папуасов.
Чем лучше узнавал Миклухо-Маклай жизнь населения Новой Гвинеи, тем интереснее, необычнее казалась ему эта архаичная жизнь. Он убедился, что во многом папуасы были весьма наивными людьми.
Так, например, книги и рисунки вызывали у них страх. Они всерьез верили, что белому чужеземцу под силу прекратить дождь. А когда тот поджег в блюдечке спирт, большинство из них бросилось бежать, прося Николая Николаевича «не зажечь моря».
Туземцы не умели добывать огонь и поэтому ходили со своеобразными переносными печками — тлеющими головнями, особенно когда отправляясь подальше от дома.
Вместе с тем, немало в традициях островитян вызывало уважение. Так, Миклухо-Маклай заметил, что папуасы очень рано приучают детей к практической жизни. Не раз ученый видел, как ребенок полутора или двух лет тащит к костру большое полено, а затем бежит к матери пососать грудь. Дети папуасов вообще мало играли.
Игра мальчиков состояла в метании палок, наподобие копий, в стрельбе из лука. Девочки очень рано, и тоже в форме игры, начинали заниматься домашним хозяйством; им суждено было стать помощницами своих матерей.
Прожив много месяцев среди аборигенов Новой Гвинеи, Миклухо-Маклай пишет: «Можно оставлять все около дома и быть уверенным, что ничто не пропадет, за исключением съестного, так как за собаками усмотреть трудно. Туземцы пока еще ничего не трогали. В цивилизованном крае такое удобство немыслимо; там замки и полиция часто оказываются недостаточными».
Все новые папуасы из разных мест почти беспрерывно посещали хижину белого чужеземца. С одной стороны, это вносило разнообразие в трудную жизнь Миклухо-Маклая; с другой — обременяло, особенно когда он чувствовал себя крайне нездоровым.
Но, несмотря ни на что, Николай Николаевич продолжал работать. Вставал обычно раньше своих слуг, еще в полутьме, часов в пять утра; около семи часов — измерял температуру воздуха, воды в ручье и в море, измерял высоту прилива, направление и силу ветра, смотрел на барометр...
Все данные строго заносились в дневник. Окончив метеорологические наблюдения, ученый отправлялся или на коралловый риф за морскими животными или в лес — за насекомыми. Пренебрегая опасностью обострения болезни, бродил по пояс или по колено в воде; проводил по несколько часов в лесу, удивляясь громадному разнообразию растений и сожалея о том, что так мало смыслит в ботанике.
Собранную добычу изучал под микроскопом, обрабатывал, при необходимости заспиртовывал… В час дня, а также в девять вечера Миклухо-Маклай снова проводил метеорологические наблюдения.
Его записные книжки и альбомы беспрерывно пополняются заметками и зарисовками. По вечерам же ученый, наслаждаясь тишиной, любуется причудливыми очертаниями гор, освещенных луною. Иногда — качается в гамаке, подвешенном между деревьями, и слушает «ночную музыку» леса.
«Лунная ночь сегодня великолепна. В лесу фантастически хорошо… Да простят мне русские патриоты и реалисты эти строки!» — замечает Миклухо-Маклай. Он доволен, что «добрался до цели, или, вернее, до первой ступени длиннейшей лестницы, которая должна привести к цели...».
Безграничное терпение исследователя хотя и не сразу, но все же начинает приносить свои плоды. Его отношения с папуасами становятся все более доверительными. Придя в хижину «Маклая», папуасы просто сидят и беседуют, а не стараются, как прежде, выпросить что-нибудь и затем поскорее исчезнуть со своей добычей. Все чаще аборигены просят пришельца о какой-нибудь помощи; он лечит их, дает советы...
О возросшем авторитете и влиянии Николая Николаевича может свидетельствовать такой факт. При необходимости ученый мог одним лишь взглядом заставить повиноваться себе этих людей. «Они не любят, когда я на них смотрю, а если нахмурюсь и посмотрю пристально — бегут», — отмечает наш герой... Заметим, что, судя по сохранившимся до наших дней разным портретам Николая Николаевича, ничего агрессивного в его взгляде нет.
Видимо, дело было во всем поведении и образе жизни русского: аборигены чтили мудрость... Кстати, ни один из слуг «Маклая» не пользовался никакой популярностью у папуасов.
Чем лучше узнавал Миклухо-Маклай жизнь населения Новой Гвинеи, тем интереснее, необычнее казалась ему эта архаичная жизнь. Он убедился, что во многом папуасы были весьма наивными людьми.
Так, например, книги и рисунки вызывали у них страх. Они всерьез верили, что белому чужеземцу под силу прекратить дождь. А когда тот поджег в блюдечке спирт, большинство из них бросилось бежать, прося Николая Николаевича «не зажечь моря».
Туземцы не умели добывать огонь и поэтому ходили со своеобразными переносными печками — тлеющими головнями, особенно когда отправляясь подальше от дома.
Вместе с тем, немало в традициях островитян вызывало уважение. Так, Миклухо-Маклай заметил, что папуасы очень рано приучают детей к практической жизни. Не раз ученый видел, как ребенок полутора или двух лет тащит к костру большое полено, а затем бежит к матери пососать грудь. Дети папуасов вообще мало играли.
Игра мальчиков состояла в метании палок, наподобие копий, в стрельбе из лука. Девочки очень рано, и тоже в форме игры, начинали заниматься домашним хозяйством; им суждено было стать помощницами своих матерей.
Прожив много месяцев среди аборигенов Новой Гвинеи, Миклухо-Маклай пишет: «Можно оставлять все около дома и быть уверенным, что ничто не пропадет, за исключением съестного, так как за собаками усмотреть трудно. Туземцы пока еще ничего не трогали. В цивилизованном крае такое удобство немыслимо; там замки и полиция часто оказываются недостаточными».
Свежие комментарии