Раскалённым утром 16 августа 1942 года, наскоро сформированная в Адлерском военкомате рота из 17-летних сочинских призывников, прошедшая за ночь 45 км по предгорным серпантинам, вошла в посёлок Красная Поляна. В этот же день, получив обмундирование, трёхлинейки и пройдя «курс молодого бойца», вчерашние мальчишки, в составе расчётов 82-мм миномётов, приданных 174-му полку 20-й горно-стрелковой дивизии, маршем выдвинулись к перевалу Аишхо, находящемся примерно в 25 км от Красной Поляны.
Через 3 дня рота вошла в боевое соприкосновение с германскими стрелками 97-й егерской дивизии.Сегодня, из бойцов «сочинского призыва» в живых остался лишь 85-летний Сергей Иванович Максимов, коренной сочинец. Сергей Иванович рассказал автору о том, какой он увидел войну в родных горах:
«...Призвали меня 15 августа 1942 года, мне ещё 18-ти лет не стукнуло. А были у нас в призыве и 16-летние ребята. Из Сочи мы пешком, по шпалам железной дороги, добрались до Адлера. Это сейчас такой путь займёт час от силы, а тогда – день добирались. В Адлерском военкомате нам объявили, что мы теперь – бойцы Рабоче-крестьянской Красной Армии. «Сарафанное радио» донесло, что мы направляемся в район села Красная Поляна, про которое тогда и не все сочинцы знали, захолустье было ещё то. Август выдался жарким, поэтому марш на Поляну мы совершили ночью. Немецкая авиация тогда особо не беспокоила, хотя город Сочи и пригороды немцы периодически бомбили. Но всё равно, ночью и прохладнее и безопаснее было идти.
Сейчас на Красную Поляну шоссе, говорят, современное построили, час езды – и на самом верху. А тогда мы шли по дороге, ещё при царе пробитой. Она и недавно ещё, лет 10 назад, опасная была, а тогда – и подавно.
Так вот, за ночь мы прошли около 50 км. В Поляну вошли утром. Нам выдали обмундирование: гимнастёрку, шаровары, ботинки с обмотками, пилотки и вещмешки. Показали, как пользоваться трёхлинейкой. Многие из новобранцев не знали даже, как затвор винтовки открыть. Я-то из охотничьего рода, с оружием у нас все с детства были знакомы и стреляли все отлично, в лесу же жили. А я уже в 14 лет своего первого медведя убил. Дробью, с 2-х метров буквально. Так что «винтом» меня не удивить было.Ну, потом нам сказали, что мы будем миномётчиками. Нас распределили по расчётам 82-мм миномётов, которых в части всего было 12 штук. Я мог на глаз определять дистанции, с техникой был немного знаком, попросился наводчиком. А так как был 192 см росту и под сотню живого веса, то 30-кг плиту миномётную пронёс на себе до Карпат. Как наводчик, ствол тоже носил. Да, именно на себе, помимо винтовки, вещмешка с патронами, сухпаем и прочего. Порой пёр на себе до 3-х пудов. От Сочи до Львова ни метра не проехал, ни на машине, ни на подводе…
Дальше. Обучили нас, так сказать, как из миномёта стрелять. А вечером выдали винтовки, патроны без обойм, нагрузили мы всё на себя и попёрли в горы, немцев бить. Подсумков для патронов тоже не было, да даже фляг для воды сначала не было… патроны россыпью в вещмешках, только в магазине винтовки патроны да в карманах чуток. А по одному магазин набивать в бою не очень сподручно… Это потом в Грузии наши готовили прекрасно обученных и оснащённым горных стрелков, ничем не уступающих «Эдельвейсам».
Двигались мы к перевалу Аишхо, это примерно в 20-25 км от Поляны, там наш 174-й полк воевал. На 3-й день мы, расположившись примерно в 1 км от порядков нашей пехоты, попали на войну. Миномёт в горах – милое дело. Тогда больших боёв не было – горы. Бой могла вести рота пехоты против такой же роты, полка… хоть дивизии – всё равно больше определённого количества людей не могло втиснуться в узкие горные ущелья. Потому воевали небольшие мобильные группы, при поддержке миномётов, пулемётов и снайперов. Если точнее – снайпера тогда в основном у них были, (у нас почти не было), много маузеров с оптикой, хорошо они стреляли... Они же, немцы, все взрослые мужики были, оснащены прекрасно, все много воевавшие до этого, уверенные в себе. А мы – не солдаты, а подростки вчерашние, часто стрелять не умеющие. Конечно, из «стариков» взрослых много было, как нам казалось – стариков совсем. Но – Родина была в опасности. И мы готовы были умереть за неё.
Впереди нашей пехоты были заминированные засеки. Заминированы были и все обходы кругом. Пехота «держала» лишь узкие проходы, на которых навалили сплошняком деревья и заминировали подходы к засекам. Мы сдерживали немцев, которые рвались к Сочи, миномётчики кидали мины, я быстро научился корректировать огонь и мог «достать» миной даже хорошо спрятавшихся немцев.
Но недолго мы были за спинами пехоты – в первый же день я поймал на мушку своей винтовки «Эдельвейса». Так я убил своего первого немца. Эмоции? Ну, когда убил первого своего медведя – эмоций было больше… Жизнь врага ничего не стоит, чем дольше ты протянешь сам и чем больше ты их убьёшь – тем быстрее война закончится и меньше наших солдат и мирных жителей погибнет. Страшно конечно было, особенно когда снайпер опытный долбит или из пулемёта хороший пулемётчик работает, в рукопашной страшно (дважды побывал в этой мясорубке), как же без этого. Только дурак ничего не боится. Страшно, но привыкаешь. Как на охоте, только как на опасной охоте…
Из оружия у нас, помимо винтовок Мосина, было немного ППШ (отличная штука, особенно если накоротке), СВТ (если долго не чистить – задержки даёт), «Максимы», «Дегтяри». С патронами было не ахти, экономили. Да ещё и не очень хорошие патроны были. К концу войны, с 43-го, патроны получше пошли. Я когда с отпуска вернулся, принёс с собой патроны, что с Гражданской войны ещё у дядьки были припрятаны (английский заказ, производства «Кайнок», прим. автора). Кстати, про отпуск.
Отпуск мне дали в сентябре, неделю. За самолёт. Как я говорил уже, особо авиация у немцев тут себя не проявляла. Но повадился один летать по утрам, со стороны Майкопа. Прилетит – из пулемётов пройдёт по нашим позициям и 82-мм и 120-мм миномётных мин на нас высыпет. Они то ли бомбы экономили, то ли считали мины эффективнее, не знаю. Как-то меняли или изменяли у мин взрыватели и бомбили наши позиции. Мы стали нести потери – против самолётов у нас не было ничего, а снизу по самолёту из винтовок трудно стрелять. А когда 120-мм мина пробила крышу землянки и погибло сразу несколько солдат, я сказал ребятам, что вернусь утром и ночью, потихоньку перейдя через наши пехотные позиции, затемно залез на высокую гору. Как я приметил, самолёт немцев всегда близко пролетает около этой горы, делает там поворот. Скорость вроде небольшая… Взял я с собой винтовку, бронебойных патронов и пару гранат, налегке пошёл.
Утром смотрю – летит немец. Спокойно, как у себя дома. А я его уже жду, патрон в патроннике томится. Как я и ждал, зашёл он на поворот, скорость снизил, начал снижаться на наши позиции и как раз как бы завис на вираже. Взял я чуть упреждение и жахнул прямо по кабине. Лётчика я хорошо видел, а до него близко совсем было, метров 100, ну 150 максимум. После выстрела самолёт дёрнулся и прямо пошёл вниз, в ущелье. Я вслед ещё раз дал по кабине, уже вдогон, в азарте. Самолёт утянул недалеко, упал и взорвался. Взрыв был громкий, всполошились все – и наши, и немцы. Стрельба началась нешуточная...
Я потихоньку спустился с горы и буераками, околицей, добежал до наших позиций. А там уже из штаба приехали, особисты тут как тут. Все думали, что я дезертировал, было у нас иногда и такое… Доложил я всё командиру, без утайки. Меня выслушали, комиссар расспросил, особисты всё уточнили. Самолёт-то все видели, выстрел тот слышали, самолёт падающий тоже, взрыв… После всех разбирательств мне был сделан выговор за самовольную отлучку, но потом перед строем мне зачитали благодарность командования, командир написал представление на орден Красной звезды и дал мне тот самый недельный отпуск домой. Бои тогда были позиционные, немцев мы хорошо держали, относительно спокойно было. Так что в отпуск я попал совсем неожиданно. Первый и единственный за всю войну. Орден этот я так и не получил – представление не дошло до штаба, а командир погиб через 3 дня после этого.
После отпуска я стал охотиться на немецких снайперов. Патроны дядькины принёс с собой хорошие. В оптическом прицеле нужды не испытывал – зрение было хорошее, это сейчас в очках читаю. Вычислил я и убил несколько немецких снайперов, что особо досаждали нам и уж не знаю, сколько немцев вообще, что на мушку подвернулись. Когда патроны хорошие к мосинке закончились, я пользовался трофейным маузером – и патроны всегда есть трофейные и бил он хорошо, патроны были у них качественные (командир ругался за нештатное оружие, но позволял «охотиться» на «Эдельвейсов»). Мы и мины от их 81-мм миномётов использовали, они в наш 82-мм миномёт отлично подходили, хоть и летели немного по иной траектории.
Воевали наши миномётчики здорово, геройски. Один расчёт немцы долго обстреливали, закидывали минами, траву на той площадке как косой осколками выкосило, всех поранило сначала много раз, но подойти, пока ребята все не погибли, фашисты так и не смогли. Ребят этих потом всем расчётом наградили, посмертно. А немцы этот случай в свои боевые журналы занесли, запомнился им тот расчёт…
В конце 1942 года активность боёв выше Сочи пошла на убыль, а в начале 1943 года немцы начали отходить на Кубань. Мы, уже в составе 133-й особой стрелковой бригады и 123-й стрелковой дивизии, освобождали Кубань, Ростовскую область, Украину… Что запомнилось за войну? Да всё помню… Помню, как лавина на Кавказе похоронила роту наших солдат, помню, как в 1944 году, когда Украинский фронт пошёл в наступление, мы шли в атаку при 30-градусном морозе, сразу же после нашей мощнейшей 2-х часовой артподготовки. Представьте себе такую картину: мороз -30, снег идёт, мы проходим первую линию немецких окопов и начинается… дождь! Немцев набито страшно, всё перепахано, снаряды «Катюш» всё пожгли, всё горит, земля дымится… Зима была полчаса назад лютая, а тут – дождь хлещет. Валенки намокли, ноги сжало так, что идти не могли – валенки разрезали ножами, иначе никак не снять было. Ждали несколько часов, пока на грузовиках английские ботинки не подвезли. Вот так мы из зимы весну делали. С 43-го года весна пришла в наши души – гнали немцев на Запад, уже знали точно – победим!
Под Полтавой меня представили к самой ценной солдатской медали - «За отвагу». Мы, миномётчики, стояли в лощине, за нашей пехотой. В нескольких сотнях метрах от нас был немецкий склад боеприпасов, как нам сказали – заминированный. Когда на наш обескровленный батальон навалились большой силой немцы, корректировщик наш по телефону сообщил, что немцы скоро будут у нас. А у нас мины на исходе. Что делать? Я попросился у командира разведать немецкий склад и разжиться там 81-мм минами, благо они нам подходили в самый раз. Командир сказал, что нельзя, там всё заминировано, но что было делать?
В итоге я прошёл на склад, на котором нужные нам мины не были заминированы и мы с бойцами быстро натаскали много мин и начали кидать их по прорвавшимся немецким батальонам. От долгой стрельбы плиты наших миномётов вбило в землю, стволы раскалились. Один расчёт разорвало в клочья – мину сразу не вышибло из ствола, а в ствол заряжающий уже бросил следующую… Несмотря на мороз и ветер, мы взмокли в одних гимнастёрках. Тут корректировщик с холма звонит – хватит стрелять, остатки немцев бегут назад… Мы выбежали на гребень холма. Впереди всё огромное поле было перепахано, полуметровый снег перемешало с землёй так, что хоть картошку сажай, трупы немцев по всему полю… Жаркое было дело, я тогда очередное ранение получил. Медали я так и не дождался, хотя перед строем командир объявил о представлении – часто такое бывало…
Под Карпатами сзади меня разорвался снаряд. Перебило руку, ноги, в лёгких до сих пор осколки сидят. Полгода валялся в госпиталях. Меня подобрала санчасть другого полка, и в своей части я оказался пропавшим без вести. После госпиталей меня должны были направить на Дальний Восток, с японцами воевать, но война уже закончилась и поехал я в родную сторонку. Домой приехал, а меня родные уже похоронили…».
Провоевав 2 года и получив тяжёлое ранение, инвалид ВОВ Сергей Иванович Максимов после войны восстанавливал разрушенную страну, работал егерем, лесником, пасечником, добывал валютное сырьё – пушнину. И особенно не расстраивался по поводу того, что до него не дошло ни одной боевой награды. Он не получил даже безоговорочно заслуженные медали «За победу над Германией» и «За оборону Кавказа».
Свежие комментарии