Основание ди-пи лагеря в Менхегофе

Творчество Ирины Евгеньевны Сабуровой (1907 — 1979) (настоящая фамилия Кутитонская) лишь в последнее время стало известно широкому кругу читателей. Например, ее имя долгое время соотносили с эмиграцией «второй волны». Однако Ирина Сабурова, родившаяся в Могилевской губернии, во время трагических революционных событий, потерявшая родителей после Гражданской войны очутилась в Риге, и только затем, после второй мировой, — в Германии. Поэтому Сабурова, выпустившая первый сборник рассказов еще в 1922 году, привязана к послевоенным эмигрантам, беженцам и невозвращенцам несколько искусственно. Скорее по общему отрезку судьбы в лагерях «перемещенных лиц», так называемых «ди-пи» — от Displaced Persons. 
         Тем не менее, литературный пласт второй эмиграции, в том числе авторов, связанных с латвийским топосом, чрезвычайно широк, и практически не изучен. Огромный интерес представляют не только художественная литература, но и произведения мемуарного характера. Среди представителей русской эмиграции Латвии наиболее известны воспоминания Генриха Гроссена и книга Ирины Сабуровой «О нас».
         Думается, что творчество авторов второй волны эмиграции заслуживает более пристального внимания и полновесного изучения. Необходимо создать на основе разработанных А. Н. Николюкиным для послеоктябрьской эмиграции принципов хотя бы однотомную энциклопедию литературы Ди-Пи и второй волны эмиграции. В ряде случаев приходится сталкиваться с довольно специфической оценкой литературных критиков не только творчества того или иного автора, но и всего литературного потока. Так В. Березин в предисловии к изданию книге И. Сабуровой «Королевство алых башен», которое он озаглавил «Советы Калиостро второй волне русской эмиграции» пишет:

Литература этой второй волны — хотя русская эмиграция, будто море, имела много волн, просто были они разной величины, — так вот, эта литература известна у нас мало и вряд ли будет популярной. Вещи, которые писали эти люди в своих лагерях в английской и американской зонах оккупации, со страхом ожидая выдачи в Советский Союз. Потом, осев в разных странах, они неспешно писали свои рассказы и романы, стихи и статьи. Это была действительно неспешная литература — в двадцатом году сидевшие в парижских кафе могли рассуждать о скором падении большевиков. А во второй половине сороковых СССР уже казался вечным. Другим стал мир, торопиться было некуда. Даже язык менялся — у Сабуровой это особый русский язык, который время от времени спотыкается, выворачивает ногу (Березин 2000).

         О скромности дарования И. Сабуровой пишет в предисловии к переизданию романа «Корабли старого города» Ю. Абызов, оговариваясь, правда, что ее роман стал литературным памятником той Риге, которую мы потеряли. В то же время, следует признать очевидным, что И. Сабурова по праву может считаться ведущей поэтессой Риги в 1920 — 1930-е годы, и автором оригинальных рождественских и святочных рассказов. Любопытно, что тема эмиграции, которая станет одной из основных в «немецкий» период творчества писательницы, практически абсолютно не представлена в ее «латвийский» период. По словам Сабуровой, русские рижане тех лет считали Латвию маленьким кусочком России, волею истории оказавшимся за границей… Латвийский (главным образом рижский) текст наиболее ярко заявленный в таких произведениях И. Сабуровой как: «Окно кирхи святого Иоганна» или «Легенды Домской церкви» становится органичной частью ее сказочного, чудесного пространства. В своих лучших поэтических текстах, посвященных Риге, таких как «Крейсера», «Ветер», «Затерянные дороги» Сабурова также говорит о столкновении сумрачной бесцветной реальности и красочного мира фантазии. Процитирую лишь небольшой отрывок из стихотворения «Ветер»:

Ветер кирхи старые обвеет
И с листов поблекших сдует пыль — 
Неужели здесь никто не смеет
Сделать яркой и свободной быль?
                           (Сабурова 1925: 4).

         Почетную обязанность — «сделать яркой и свободной быль» И. Сабурова возлагает на себя.
         Тема эмиграции становится актуальной для писательницы, начиная с 1945 года, когда она покидает ставшую за двадцать с лишним лет родной Латвию. В немецких, послевоенных эмигрантских изданиях достаточно регулярно появляются рассказы и очерки о перипетиях судеб эмигрантов, в том числе и самой Сабуровой. В данном аспекте особо следует выделить очерк «Один из четырнадцати», опубликованный 8 июня в еженедельнике «Голос народа». Данный очерк посвящен последним защитникам Либавы, которые после объявленного 8 мая 1945 года перемирия еще целый месяц оказывали вооруженное сопротивление советским войскам, что дало «возможность еще многим сотням и тысячам людей спастись от большевистского ада» (Сабурова 1952:).
         Ирине Сабуровой буквально в нескольких строках удается воссоздать атмосферу, царившую в городе в эти для многих людей трагические дни. «В городе, который за последние 20 лет назывался "Спящей красавицей", существовало только три материальных ценности: спирт, табак и шпек. Жизнь и все остальное не стоило ничего».
         «Один из четырнадцати» — это трагический рассказ о судьбе солдат добровольного латвийского легиона, которые, когда сражаться было уже невозможно на захудалом немецком рыболовном суденышке под обстрелом советской авиации, рискуя нарваться на советские подводные лодки, покидают родной город. Трагедия этих людей заключается в том, что даже вырвавшись из под власти Советов, и приплыв сначала в Швецию, а затем в занятый англичанами немецкий горд Киль, они все равно не обретают долгожданной свободы и спасения. Их постигла участь очень многих эмигрантов второй волны. После непродолжительного пребывания в лагере для беженцев, английское командование, соблюдая условия мирного договора с СССР, выдает всех воевавших на стороне гитлеровской Германии представителям советской власти. Чудом избежавшие гибели в волнах Балтийского моря солдаты теперь уже окончательно обречены на смерть.

Ну, тут началось. Кто успел покончить с собой, под машины кидались, на пулеметы шли. Остальных — на грузовики и раненых и живых. В лесу, на повороте, с нашего и еще с двух кажется, спрыгнуло несколько десятков человек. По ним стреляли.
Четырнадцать ушло. Вот и я, — говорит главный герой рассказа Костя.

         Данный рассказ был включен И. Сабуровой в мемуарно-биографическую книгу «О нас», изданную в Мюнхене в 1972 году. «О нас» стала итоговой книгой Сабуровой, книгой в которой мемуарные фрагменты чудесным образом соединяются с философскими обобщениями писательницы о мире и о людях, волею судеб оказывающихся выброшенными на чужбину. Пытаясь определить жанровое своеобразие книги, Сабурова пишет: это «не роман — такого громадного полотна, чтобы мы все целиком уместились, не под силу поднять. Просто так — кусочки жизней, как придется. Не для "вечной памяти", нет. Нам бы поскромнее. Просто для себя» (Сабурова 1972).
         Мемуарные фрагменты позволяют увидеть персонажей книги не только «героями литературы», но и людьми из плоти и крови. Книга, действительно, представляет собой галерею судеб самых разных людей, центральное положение в этой галерее отводится рижанке по имени Таюнь (сокращенное от Таиса) Свангаард. В своей книге Ирина Сабурова, после второй мировой войны оказавшаяся в Германии пытается дать анализ того, что такое вообще эмиграция. Так, ее героиня Таюнь создает особую азбуку переселенца, где на букву «Э» можем прочесть следующее:

«Э» — эмиграция. Доисторическая бабушка Дипи. Бывает старая и новая. Вопреки всем законам природы, новая непременно хочет стать старой, притом сразу. Иногда удается. Это стремление, хотя и объясняется с дипилогической точки зрения, но все-таки непонятно. Старая эмиграция, появившись на свет преждевременно, не застала еще УНРРы, в лагерях не жила, а если, то старалась удрать оттуда (с Галлиполи, например!), переселялась самосильно, не взирая на границы и протесты, всячески старалась найти работу, и очень редко ее получала, а «достать все» было в то время незнакомым понятием. Словом, полная противоположность Дипи. Тем не менее, старая эмиграция прошла, иногда буквально, огонь и воду, попала в трубу, а, пройдя и медные трубы, вылезла из них и превратилась в Дипи. Ряд волшебных превращений милого лица, или старая присказка на новый лад к сказке про белого бычка. Попадаются иногда не только бычки, но и зубры, питающиеся, за неимением даже зубровки, одними воспоминаниями. Эмигранты, научившиеся чему-нибудь, считают, что эмиграция сама по себе вещь настолько тяжелая, что ее не стоило бы ухудшать делением на старую и новую, пусть уж будет одна, хотя и разная. Но новая эмиграция считает, что ее учить нечему — пустая голова легче, а то придется в багаж сдавать. Но ничего. Стерпится - слюбится (Сабурова 1972).

         ХХ век по мысли Сабуровой, это не только век революций и атома, но это и век эмиграции. Для писательницы именно после Второй мировой войны начинается «валовое изгнанничество». Эмиграция мыслится глобальным явлением, охватившим не только Европу, но и весь мир:

...Теперь эмиграция перестала быть осколками какого-то класса, бедной иностранной колонией в немногих городах. Теперь она — международный фактор, с которым надо считаться всем. Кто может поручиться за то, что не станет сам эмигрантом? После второй мировой войны эмиграция шла не только из Советского Союза, но и почти из всех стран Восточной Европы: Югославии, Чехословакии, Румынии, Польши, Болгарии, а из Венгрии даже дважды; из Восточной зоны Германии, из Балтики и Израиля, из Алжира, Кореи, Индии, Тибета, Индонезии, с Кубы и из Китая. По разным причинам (бегство, но не всегда от коммунизма), но именно потому, что по разным причинам, — не миллионы, а десятки миллионов уже, а не горсточка людей! (Сабурова 1972).

         Любая эмиграция всегда трагедия, и писательница, опираясь на свой жизненный опыт, а также на опыт многих тысяч других людей, с которыми ее сталкивала судьба, пытается выявить закономерности эмиграции. Описать общие для миллионов людей стереотипы поведения, выработать своеобразный иммунитет к «ужасам эмиграции».

И при всем различии рас, причин и обстоятельств — судьба их одинакова: потеря родины и близких, своего места в жизни, пересадка в чужую обстановку, страну с другим климатом, часто чужим языком, обычаями, требованиями — и необходимость приспособиться — или погибнуть. К этому можно еще прибавить, что после каждой эмиграции, длящейся свыше пяти лет, возвращение становится более чем проблематичным. Разрывается не только жизнь, но и связь с прежней, создаются разные пути, и люди, идущие по ним, станут чужими, потому что изменились по-разному (Сабурова 1972).

         Главная трагедия эмиграции по И.Сабуровой — это разрыв между поколениями принадлежащими к одной национальной культуре. Отсутствие такого диалога губительно не только для обоих поколений, но и для всей культуры. Если первая русская эмиграция жила надеждой на возвращение, то после окончания второй мировой войны исчезают последние иллюзии.

Ни к чему обманываться: возвращаться незачем. Старшее поколение становится старым, и даже если возвращение станет возможным, то воспоминания прошлого будут проектироваться совсем на другое настоящее — чтобы еще раз потерять всё. Молодежь или денационализируется на Западе, или воспитывается крепкими родителями в традициях опять-таки этого прошлого: сохраняется вера, язык, национальное лицо — прекрасно, создается преемственность, но — всё это опять-таки чуждо другому такому же поколению, выросшему на родине в совершенно иных условиях (Сабурова 1972).

         Особо трагичной в данном контексте выглядит судьба прибалтийских государств. Утратившие в 1940 году независимость в конце второй мировой войны немногочисленные по населению прибалтийские государства накрыла волна массовой эмиграции. В книге И. Сабуровой очень многие персонажи беженцы из Прибалтики. Их мироощущение наиболее катастрофично. 

Через лет двадцать — сказал Юкку Кивисилд, потягиваясь так, что даже в этом кресле с высокой спинкой его голова запрокинулась назад — мы, балтийцы, станем таким же пережитком для Запада, как древние египтяне, что ли (Сабурова 1972).

         Все отчетливее в их устах звучит тема недоверия к ведущим европейским державам, в первую очередь, Англии выступавшей до 1940 года основным гарантом независимости прибалтийских стран. Поведение Англии и США и в 1940 и в 1945 году расценивается героями книги И. Сабуровой как предательство, наиболее циничным решением становится выдворение бежавших от советской власти людей назад в СССР.

А какой-нибудь государственный секретарь в лучшем случае только сморщится, если ему напомнят, что когда-то были где-то такие страны, которым его страна гарантировала свободу и независимость. В худшем же случае — никак не сможет понять разницы между Ливаном и Латвией, или Эстонией и Эквадором, по той простой причине, что и то и другое для него — одно неизвестное (Сабурова 1972).

         Умение пережить трагические события века, умение быстро адаптироваться к новым непростым условиям жизни, не терять надежду на лучшее и при этом сохранить умение радоваться жизни и просто улыбаться – это по мысли И. Сабуровой не просто рецепт выживания, но и сохранение себя, своей духовной сущности. Неслучайно Валентина Синкевич охарактеризовала И. Сабурову как человека, «который выживает сам и помогает выжить другим»,- что называется формулировка на все времена и условия. Книга Сабуровой «О нас» местами трагична, но далеко не пессимистична. Если в начале книги, она достаточно точно передает ощущения оказавшегося в растерянности на чужбине эмигранта фразой: «Ходов много, хотя выхода нет», то постепенно на разных уровнях начинается поиск того самого выхода. 
         На макроуровне Сабурова видит выход для современной Европы в отказе от «детской болезни человечества» — национализма и образовании Паневропейских штатов, поскольку каждое государство превратилось в одеяло из сплошных лоскутков. И тогда не столь трагичным выглядит эпизод с беженцем из Венгрии, который пытается доказать американским властям, что венгр — это все же нация, а не цирковая профессия как думает чиновник от решения которого зависит целая человеческая судьба. Неоднократно на страницах книги поколение эмигрантов сравнивается с горстью песка развеянной ветром, сквозь призму вечности все выпавшие на долю данного поколения страдания, вся причиненная несправедливость всего лишь — мутная капля в море. Старания каждого отдельного человека, на пути гармонизации жизни, нахождении индивидуального смысла в этом видится выход на микроуровне. Каждый из главных персонажей книги ищет и находит способ реализации себя в этой жизни. Писательница никогда не осуждает своих героев даже не за совсем благовидные поступки, будь-то воровство, ложь или мошенничество. Очень часто — это становится единственным способом выжить, особенно в первые месяцы после окончания второй мировой войны. Типичным представителем такого типа героя является Владек-Разбойник. После окончания гимназии в Риге, он поступил в ремесленное училище, получил медаль на выставке художественной мебели — а затем начался фронт: два ранения, два Железных креста после чего решил, что хватит.

Дальнейшее руководилось вдохновением — и счастливой звездой. В зависимости от обстоятельств, — он был латышом наполовину — сходил и за русского, и за поляка, и за еврея, а при случае становился завзятым «фольксдейче» (Сабурова 1972).

         В Германии Владек занимался тем, что снабжал эмигрантов фальшивыми документами на которых стояла официальная печать Латышского комитета

Снабжал он ими с разбором, не меньше, чем за сто марок, и выбирал подходящих людей. — Если из Ленинграда, скажем... так я его вроде как ингерманландцем сделаю! Что-то нам, латышам, родственное. За рижанина сойдет — по-русски правильно говорит, литературно. Опять же — если по-польски хоть два слова знает — есть у меня приятели из польских комитетчиков. У кого восточный нос имеется — можно сказать, что он из рижского гетто бежал и скрывался — очень даже выгодно теперь выходит. Но если человеку достаточно рот раскрыть, чтобы «буйными витрами» так и повияло — то увольте! Мне в комитете за таких латышей голову свернут (Сабурова 1972).

         Свою миссию служения Родине, вне зависимости от обстоятельств воплощают латыш Янис Лайминь и молодой эстонец Юкку. Первого тяжело раненого в бессознательном состоянии эвакуировали из Латвии, где остался дом, жена, дети. Но человек не сломался, даже с одной рукой работал грузчиком, выйдя на пенсию продолжал работать лесником, а для души устраивал национальные вечера. В уста второго писательница вкладывает слова, которые стали направляющими в судьбе многих эмигрантов, сохранивших эстонскую, латышскую или какую-либо другую культуру.

А то, что от своей страны я унес с собой, ношу в себе, в крови и в душе, в костях и мыслях — это я обязан действительно сохранить и не изменять никак. [...] А потом найти такую работу, которая давала бы мне возможность писать картины тоже, чтобы вот моя, эстонская живопись не пропадала бы заграницей, поскольку она — это моя работа для моей страны, мой вклад, а большой он или маленький — это уже не от меня зависит. Но зато от меня зависит использовать мои силы, сколько их есть, а не зарывать свой талант в землю — или в бутылку (Сабурова 1972).

         На страницах книги прошлое прибалтийских государств жизнь после Первой мировой войны и революции выступает контрастной по отношению к жизни в Германии в первые месяцы после капитуляции. Довоенная Рига воспринимается сказочным, прекрасным городом по сравнению с лежащими в руинах немецкими городами. Рига становится воплощением искусства, живописи, главное увлечение Таюнь.

В Риге было много художников: приглушенные, разливные тона живописца бледной северной природы — Пурвита, смелые, сильные, как-то по-особенному волевые картины молодых латышских художников, очаровательные сказки Апсита, живые головки крестьянских детей Богданова-Бельского, ликующие солнечные тени Виноградова, мистика Бельцовой-Сутте, театральные декорации Антонова, Рыковского, Либерта, сжатые графики Юпатова, жанры Климова, всегда почему то угрюмые звери анималиста Высоцкого — да разве перечтешь их всех (Сабурова 1972).

         Глава, посвященная кундзе Демидовой, повествует о праздниках в довоенной Латвии. Особый акцент делается на праздниках Лиго и Рождества во время которых город преобразуется до неузнаваемости, становясь почти сказочным.

На набережной, на всех площадях в городе — приезжие хуторяне, с цветами, венками и пучками аира — калмуса на продажу. Тут же бой цветов и народное гулянье. Иванов день празднуется три дня. Дети в пестрых бумажных коронках и венках, у всех в руках цветы и аир — узкие зеленые листья пахнут так свежо и сладко речной водой и лилиями, плещутся, бой пучками калмуса в разгаре, «Лиго» — ивановские песни звенят на каждом шагу, сама Двина смеется солнечной рябью, даже на старых башнях города висят гирлянды — или кажется так?... Потом мы катались по Старому Городу. Улицы неузнаваемы: Рига всегда была немного чопорной, а теперь завалена цветами, под ногами хрустит калмус, под липами бульвара хорошенькая цыганка продает цветы и гадает, повсюду поют и танцуют, на всех площадях оркестры... В бледных сумерках Ивановой ночи с засыпающими на сене ребятами мы вернулись домой. Поющий город затихает отодвигающимися домиками предместий. Заря дрожит светлой полоской за лесом — с другой стороны неба алеет уже рассветная заря, звенит тишина, и в лесу разворачиваются с тугим шелестом веера папоротника, на которых завтра в полночь вспыхнет огонь-цветок. Вечер трав, чудесная моя земля — слышишь?! (Сабурова 1972)

         Таким образом, Сабурова уходит от катастрофичности эмиграции, ее герои становятся воплощением тезиса: Везде, где можно жить — жить можно хорошо. А одна из последних фраз главной героини книги демонстрирует авторское отношение к истории и перипетиям судьбы:

Если у тебя есть два воспоминания — о хорошем и о плохом — оставь одно и улыбнись другому (Сабурова 1972).

Березин В. 2000 — Советы Калиостро второй волне русской эмиграции // Ирина Сабурова. Королевство Алых Башен. Москва.

Сабурова И. 1925 — Ветер. С

Сабурова И. 1952 — Один из четырнадцати // Голос народа. №23 (73). 8 июня.

Сабурова И. 1972 — О нас. Мюнхен. В сети: http://thelib.ru/books/saburova_i/o_nas-read.html

Ж. Е. Бадин. Из Латвии в Германию. Тема эмиграции в творчестве И. Сабуровой.

© Ж. Е. Бадин, 2009 — 2010. 
Сетевая публикация © Русские творческие ресурсы Балтии, 2010 с любезного разрешения автора.