НОЧНОЙ ПРОРЫВ
Пахнет весной, солнышко подтаивает снежок, а ночью он замерзает стеклянной корочкой.
При прорыве обороны пришлось нам проехаться по немецким окопам, как у нас говорят «проутюжить» гусеницами. Представьте, что это такое, хотя пером трудно изложить, что творится в таких случаях. В траншеях, окопах вкопаны пушки, размещались солдаты со своим имуществом.
Пушки быстро подбили, тяжелый «ИС» и несколько тридцатьчетверок въехали на позиции. Давили раненых, живых, мертвых, все, что попадало под гусеницы. Два пулемета: передний, задний, работали почти без перерыва. Рычание танковых моторов, взрывы, огонь, треск пулеметов, дикие крики людей.Нам тоже досталось, по первое число. Несколько тридцатьчетверок загорелось. Прямо перед нами из одной горящей машины экипаж выскочил, они горели живыми факелами, пытаясь сбить огонь, но их тут же перестреляли. Так и остались черными скрюченными догорающими головешками, неподалеку от машин. Окопы проутюжили, кто из солдатиков смог спастись, просто разбежались.
Вы спросите, какое чувство вызывает все это? Не знаю, когда идем в бой, там где-то, как говорится, сосет под ложечкой. Ну а когда начинается такое сражение, ты уже не принадлежишь себе, тебя как будто нет на свете, а только нервы натянуты до предела, аж звон идет в мозгах, то ли от пулеметно-пушечных выстрелов, или от огромного напряжения. Самое главное, чтобы не лопнула голова, сердце, от того, что происходит вокруг, когда огонь, взрывы, земля горит, а от разрывов снарядов бросает человеческие тела в воздух как простые мешки. Не дай судьбе видеть такое любому нормальному человеку.
Наконец, к ночи пробили оборону противника. Тучи и дым, которые закрывали небосвод, ушли, и на темно-синем холодном небе показался диск луны. Разбитые орудия, догорающие танки и замерзшее снежное поле выглядели неестественно странно в холодном свете луны, по которым двигались танки. Все снежное поле как будто мертво. Внезапно огненные разрывы снарядов в стеклянном снегу вспыхивают черным букетом под мертвым светом луны. Даже звуки от взрывов растворяются в снежном стеклянном пространстве. Такая картина во время ночной танковой атаки осталась в памяти от того далекого времени.
Машины подошли к замерзшей речушке. Деревянный мост как будто завис высоко над рекой под светом луны. Далеко внизу блестит зеркальной поверхностью лед. Почему противник мост не взорвал? Теперь артиллерия «лупит» во-всю. Но берега очень высоки и мост недосягаем для взрывов снарядов. Средние танки с ходу на скорости рванули на мост. Наши тяжелые стали вести огонь на прикрытие. Прошла одна машина, вторая, а дальше не удержалась, съехала, и огромная махина танка гробанулась с большой высоты на лед, пробила его и ушла в ледяную реку, только пушка осталась торчать над разбитым льдом. Несколько танков переправились, а две машины ухнули с высоты. Не знаю, что с экипажем, может, как яйца всмятку побились внутри.
Теперь наш черед. Грохот снарядов противника все нарастает, экипажи с машин долой, только командир около переднего крыла, с фонарем, помогает механику, подправляет. Мост стало трясти, качать. Ну, ничего, держит. Первая машина прошла. Теперь наша. Ну, Сашка, судьба машины и твоя в руках у тебя. Танки переправились через мост. Машины, отбрасывая тень от луны, двинулись дальше в тыл. В ночной синеве холодного неба звезды, казалось, будто стальные иглы вонзаются холодом в душу. Напряжение дня, ног, совсем измотали экипажи. Но нам-то ладно, а каково механикам за рычагами?
Глуши моторы! . Вовремя был отдан такой приказ. В раз сбавили обороты моторы, приглушенно работая, пуская легкий дымок. Танки застыли. Наступила тишина. Недалеко находились, освещаемые лунным светом, домишки. Можно экипажу погреться. Мне досталось дежурить первому у машины. Надо время от времени включать мотор, чтобы не замерз. Остальные экипажи тоже схлынули в домики погреться, оставив дежурных.
Холодно в стальной коробке сидеть. То влезу, включу мотор, прогрею, то выключу его и из машины наружу, где, кажется теплей, можно попрыгать, побить руками без рукавиц, чтобы согреться. Холод все равно пронизывает от кончиков пальцев до самого последнего волоска на голове.
Время проходит, никто не думает меня сменять. Много раз проделываю те же упражнения, чтоб согреться. Где смена? Сколько можно! Луна катится по холодному небосклону. Эх, посмотрю в ближнем домишке, нет ли кого-нибудь, из «наших», пусть подменят, а я погреюсь.
С большой опаской отхожу от машины. Открываю дверь, в первом домишке теплынь от человечьих тел, на полу в два яруса лежат солдатики, храпят разными голосами, не хуже танковых моторов. Пригляделся, показалось, «наш», стал его будить, он так меня «огрел» матом! Да где тут различишь — свои или чужие? А собственно чего искать, присяду на минуту, погреюсь и пойду, уговорил я себя. Чуть втиснулся к стеночке, сажусь, но никак не могу устроиться, все куда-то падаю и падаю, и боюсь, что потревожу других.
Вдруг слышу гул танковых моторов. Меня как будто ведром кипятка обдали. Заснул! В домишке пустота, только луна холодно светит в окно, я один тут, балбес. Рванул наружу, уже танки выстроились походной колонной, готовы к маршу. А вон моя машина холодная, молчаливая стоит и вокруг нее крутится, весь экипаж — не заводится, остыла. Подбегаю, механик крутит стартер, но все впустую. А вдруг крыльчатка полетела, водяная помпа, тогда машина выйдет из строя? Подумать даже тревожно, что будет, причем это в тылу противника. Кляну себя последними словами, зачем я попёрся отдыхать!
Подъехал к нашей машине на своем виллисе командир полка, посмотрел на экипаж, как будто выискивая кого-то. Заскакиваю в танк, там есть ручка стартера, изо всех сил кручу ручку, разгоняю. Механик включает, но машине стоит мертвая, холодная, не заводится. Танки двинулись в путь, ждать нельзя, а к нашей машине подцепили «другую» и стали катать по заснеженному холодному ночному полю. Ни звука из выхлопных труб. Ну, думаю, все, конец, что будет! И вдруг показался едва заметный малюсенький хлопочек, еще один, другой, и мотор заработал! У всех отлегло от души. Уселись на машину, двинулись вперед, догонять «своих». Украдкой взглянул на нашего командира роты, лицо у него хоть и было смуглое, а тут стало черно-синее. Наверное, очень переживал.
Вы скажете, вот в бою переживания нет, там огромное напряжение. А тут нечто другое, совсем другое. Я долго себя ругал, и мне стыдно было смотреть в глаза моим товарищам.
Вот такие картины преподносит память о том далеком военном времени.
Ромащенко Г.Г.
продолжение следует...
Свежие комментарии