МУЖСКОЕ ВОСПИТАНИЕ
На фронте быстро взрослеют люди и сегодняшний воспитанник, глядишь, назавтра стал солдатом и мужчиной.
Где-то в январе 1945 года войска Первого Белорусского фронта взяли Варшаву. Наша 2-я танковая армия наступала с Сандомирского плацдарма, что на западной стороне реки Висла, рядом с городом Сандомир.
За Варшаву шли большие бои. Танкисты, двигаясь между разбитыми улицами, домами, сметая на пути немецкие части, проскочили на другую сторону города, захватив шоссе «Варшава—Берлин», двинулись вперед, освобождая польские селения, города. Люди выходили навстречу, приветствуя наши части. Наступление было так стремительно, что ни поспать, ни поесть толком не удавалось. Нет, спали и ели, но как!Позади башни танка находится мотор, огражденный толстенной металлической решеткой, так называемой трансмиссией. Вот на этой «кровати» и отдыхали в редкие минутки затишья, если не приходилось вести огонь из пушки. Мы выползали на ходу из башни, располагались на трансмиссионной решетке, пытаясь дремать, но все равно находясь в напряжении — вдруг противник вновь атаковать возьмется? Железная «кровать» высоко подбрасывала на ухабах наши прокопченные дымом тела. Правда, от мотора исходило тепло, которое страшно морило, клоня на сон. Больше всех доставалось механику, сидящему за рычагами, хотя в более спокойных местах его подменяли.
Более чем через сутки перехода наконец приостановились, забравшись глубоко во вражеский тыл. Приказано было подождать отставшие тыловые части. Рядом — дома, какое-то польское селение.
Командир машины, старший лейтенант Драгин распределял работу: «Значит так, тебе, Жорка, помочь лейтенанту Сашке, механику, чистить масляные фильтры. Остальным чистить пушку и маскировка!».Вот г..! Опять выпала мне грязная работа. «Лейтенант!, может, обойдется, еще не засорились фильтры?» — подкинул я Сашке-механику такую мыслишку. В общем, от него зависело: чистить или не чистить. Нет! Нужно. Он открывает трансмиссионный люк, достает фильтры, — действительно, они забиты грязью. Нацеживаем из баков в ведро газоли, снимаем, хотя и холодюка, шинели, — выпачкаешь, так и будешь ходить, другой-то не будет, а гимнастерку отмыть можно. Завернули по локоть рукава гимнастерок и начали освобождать фильтры от черной жирной массы.
Тут около нас стал крутиться худой белесый парнишка, лет этак тринадцати-четырнадцати, и совать нос в нашу грязную работу, не произнося при этом ни слова. Сашка-механик спросил: «Ты чего, поляк?» «Не, не, я русский, из Белоруссии.» «А как очутился здесь?» «Отца убили немцы, матку с сестренкой угнали, а потом и меня привезли сюда.» «А что тут делаешь?» «Работал у тутешнего немца, ходил за коровами, свиньями».
Одет пацан был в какое-то тряпье: то ли пальто, то ли пиджачишко, подпоясанное длинной веревкой, драные брюки — одна штанина разодрана, другая цела — казались длиннее его роста. На голове выцветшая добела солдатская пилотка. Где он ее взял, кто дал? На ногах —не до конца зашнурованные, рваные ботинки, давно «просящие каши». Пилотка чудом держалась на мальчишечьей голове. Белесые волосы космами по причине давней немытости торчали во все стороны.
«Дяденька, а это что такое?» — тыкал он пальцем в мотор, попеременно спрашивая у лейтенанта то одно, то другое. А лейтенант свое спрашивает: «Слушай, ты чего веревкой вместо ремня подпоясался?» «Да где возьмешь ремень-то!» — удивился пацан.
Очистив фильтры, моем руки газолью. Надо бы еще и водичкой сполоснуть. «Слушай! Где тут вода?» — спрашиваем мальчика. «Дяденька, дайте ведерко, я сейчас принесу», — схватил ведро и, не успели мы оглянуться, как уже вода была.
Приведя моторную группу в порядок, мы стали остальным помогать: рубить, таскать ветки из близлежащего леса, маскировать машину. Такую маскировку гораздо проще выполнить, чем копать капонир.
Парнишка не отходил от нашей машины, усердно таскал ветки. Теперь уже всем была нужна водичка. А он тут как тут поспевал, схватит пару ведер и: «Дяденьки, я сейчас!»
Все умылись: «Спасибо, милый», — сказал старший лейтенант Драгин. — Как тебя звать?» «Петька».
Подъехала кухня, собрали котелки и подставили накладывать повару. Конечно, опять вареная жирная свинина. Вот уже несколько дней в наступлении, свинью убьют, забухают в походный котел — сверху жир в несколько пальцев, внутри немного картошечки с водой и куски мяса плавают в этом жире. Хочешь ешь, хочешь не ешь. Правда, сладенький чай подвозили с хлебушком, все-таки не сухари из НЗ. В общем, повар от души избавлялся от своего варева, нашлепывал полные котелки.
Все расположились вокруг котелков с ложками. Отдельно только поставили командиру роты, подполковнику Бегашвили. «Ну, чего смотришь, Петька, тащи ложку, да лезь сюда к нам!». Мигом с ложкой парень был тут как тут. Посадили его ближе к котелку. «Ну, а теперь самое главное — по наркомовской чарке». Вытащили нашу заветную алюминиевую емкость со спиртиком. Стали разливать, этим у нас занимался старикан наш, старший лейтенант Драгин, бывший колхозный бригадир, отец семейства — трое или четверо дома осталось, — очень уж никак не любивший выпить. Первому поднесли из заветного бочка мерку алюминиевую ротному, который сидел в стороне, хлебая из своего котелка, а затем и остальным. Петька так выразительно смотрел на старшего, очевидно, думал, а может и ему достанется? Но наш старикан оглядел всех и четко сказал: мал еще!
Фу ты, спиртик попахивает бензинчиком. Как пошли в наступление, из подъехавшего бензовоза или спиртовоза заполнили нашу спиртовую емкость, так положено было. В Польше много было небольших спиртовых заводиков, вот и подъезжали к ним емкости разные — бензовозы, спиртовозы и другие. Как будто моторы работали на этой спиртобензиновой штуковине. Так поговаривали... Правда, для нас, вроде бы, процеживали, но кто его знает? Цедили не цедили, а запашок изрядный чувствовался.
Хоть и пропустили по чарке, но ели с неохотой такую «енду», а мальчонка-же отменно работал ложкой, видно, впроголодь насиделся долго. В общем, так и прокрутился он весь день с нами.
К вечеру стали располагаться на ночлег. Ну, конечно, на трансмиссии, тут теплее. Механик время от времени заводит мотор, чтобы не застыл, а то трудно завести холодную машину. Петька со всеми забрался на трансмиссию, а потом запросился в машину. Командир машины немного задумался, затем сказал: «Спроси механика, дядю Сашу, пустит он спать в машину?» Петька к механику: «Дядя Саша, можно к вам в машину?» «А старший лейтенант разрешил?» «Да, разрешил!» «Ладно, лезь.» Петька, как заяц, прыгнул в башню.
Наш подполковник Бегашвили расположился вместе с автоматчиками в домике неподалеку. Рано утром команда: «По машинам» и «Вперед». Петька забеспокоился: «Дяденьки, возьмите меня с собой, не оставляйте здесь!» Танковые моторы заработали, прогреваясь, пуская едкий сизый дым. Мальчишка заметался от одного к другому: «Дядечки родненькие!» Все, опуская глаза, отворачивались от него, жалко было парня, за день привыкли к нему. Кто-то посоветовал обратиться к старшине. Петька метнулся к тому: «Родненький, не оставляйте меня здесь, миленький!» Вот задача, что делать с парнем? «Товарищ подполковник, — обратился старшина роты, — разрешите подхватить парня с собой? Мать его с сестренкой угнали немцы, отца убили. Брошенный сирота на чужбине». «А что мы будем делать с ним в бою?» — спросил в ответ подполковник. «Ну, как все! С автоматчиками». «Ладно, смотри, старшина, на твоей совести, если что случится с парнем. Давай, Петька, на танк!». Ух, сколько было радости! Так появился у нас солдатик Петька, отроду лет тринадцати-четырнадцати. Итак, снова в бой!
Не помню, сколько дней наступали от Вислы до границ Германии. За это время старшина достал из обоза обмундирование для Петьки. В каком-то польском домишке парня раздели, старое бельишко связали веревкой и сунули в горящую печь, на которой стоял бак с водой. Не знаю, откуда у старшины появилась машинка, он быстро остриг лохматую Петькину голову, волосы собрали и выбросили. Жечь нельзя, сказал старший лейтенант Драгин. Когда вода в баке согрелась, парня раздели в кухне этого домишки, развели горячую водичку холодной, заставили намылиться и потереться найденной тут же мочалкой и стали поливать его. Ух и грязища была! Мы-то грязные от танковой сажи, а он еще пуще от грязи. Из обоза передали обмундирование. Примерили, конечно, штаны и рубашка велики, ну ничего, у шинели тут же подрезали подол, рукава подзасучили, в сапоги побольше навертели портянок. На голову надвинули новую пилотку, правда, без звездочки. Ну вот, теперь точно солдат, чуть отличавшийся от нас худобой и свежестью лица. А дня через два он где-то выклянчил звездочку и водрузил ее на пилотку. Так Петька стал автоматчиком на нашем танке. Вскоре ребята нашли ему автомат, а сам он где-то раздобыл немецкий пистолет парабеллум. Одним словом, вооружился до зубов. Первое время ему кричали: «Давай с машины, идем на огонь!», а потом он уж сам стал соображать.
Петька быстро освоился с боевой обстановкой и лез в самое пекло вместе с автоматчиками. Ему пытались делать замечания, но как многим мальчишкам в таком возрасте и в такой обстановке, это было совершенно бесполезно. Несколько раз хотели отправить в обоз, но он в это время куда-то исчезал, прятался. В конце концов махнули рукой.
В какой-то переделке мы как всегда пошли вперед, автоматчики спрыгнули с танка. Противник вел сильный артиллерийский и минометный обстрел. Словом, земля перепахивалась сильно. Не знаю, как произошло, но одного автоматчика тяжело ранило. Петька волоком вытащил его из-под огня и доставил в медсанбат.
В медсанбате очень Петька понравился девчонкам- сестричкам, и одна его даже слегка приголубила, посмеялась. Он и правда был красив: розово-белое лицо, и этот румянец огнем горел на щеках. Притом отъелся, и все время на воздухе, да и нервы не то что наши поизношенные. Словом, очень даже симпатичный солдатик. После медсанбата сразу заявил, что нравится всем женщинам. Мы посмеялись, уж не завел ли там любовь? «Смотри, Петька! Ты слышал, что солдатам и офицерам сказали перед наступлением в Польшу? Всех предупредили ни в коем случае не трогать женщин, так как в Европе много ходит венерических болезней: сифилис, триппер и вообще, насильничать нельзя. Ну, если по согласию, то еще как-то... Но лучше не связываться. Врачи говорили, что эти болезни тяжело лечатся. А гонорею лечат только скипидаром, и то не всегда помогает (инсулина в то время не было). Мол, страшно болезненная штука — скипидарные уколы в задницу». И всякие другие неприятности в лечении, да к тому же в госпиталь направят только когда кончится война. А наш танковый генерал сказал: «Кто схватит такую болячку, загонит того в штрафбат и первым отправит в атаку лишь с мужским инструментом...» Думай головой, солдат, и не лезь на рожон к женщинам!
Но, несмотря на все страхи, которые на Петьку напускали, молодой солдатик иногда все же прижимал какую-нибудь бабенку. Правда, в то время особого сопротивления вроде и не встречали наши солдатики со стороны женского народа. Все-таки, многих мужичков перебили, другие, как мы, тоже где-то болтались в армейских сапогах, вместо того, чтобы дома заниматься со своей бабонькой любовью.
Вскоре с Петькой произошел еще один случай. Наши танки с боем заняли небольшой городишко, уже на территории Германии, которая позже отошла Польше. Мы остановились на окраине, за нами городок. Вот Петька с автоматчиком решил пойти пошарить по подвалам чего-нибудь перекусить. Особенно парень любил консервированную вишню, притаскивал кур, уток, запечатанных в банках. Иногда попадалась колбаса домашняя с чесночком. Наш воспитанник носом чуял съестное и приносил в экипаж к спиртику хорошую закуску.
Старшина наказал: «Будьте осторожны!» Как предчувствовал что-то нехорошее. И действительно, наткнулись наши на немецких солдат, да хорошо, что вовремя заметили. Притаились бы, так нет, Петька открыл стрельбу, завязалась перестрелка. Солдаты скрылись в развалинах, которых предостаточно было всюду, все стихло. Петька осмелел и, поскольку знал язык, на немецком закричал: «Сдавайтесь, — мол, — все равно Гитлер капут!» Автоматчик на него шикнул: «Молчи, а то они нам дадут прикурить «Гитлер капут!»
А Петькина угроза действительно, подействовала — двое старых солдат с поднятыми руками вышли навстречу.. Все было бы хорошо, но из развалин вслед протрещала автоматная очередь и ранила автоматчика. Смотрим, Петька ведет пленных, за ним тянется раненый автоматчик. Так наш воспитанник мужал, но, правда, и доставлял немало хлопот нашему старшине роты.
Полк, ведя бои, задержался за городом Шнайдемнюл. От первой роты пяти тяжелых танков И.С. остались три машины. Две сгорели, экипажи частично целы, другие танкисты погибли.
Итак, три машины первой роты отправили на развилку сельской грунтовой дороги с задачей устроить засаду. В этом месте предполагалось прохождение немецких частей, то ли танков, то ли пехоты, словом, что-то в этом роде. Уже почти стемнело, когда машины подъезжали к месту. Неподалеку находилась усадьба, на которой выделялся большой дом и разные постройки, в сумраке трудно различимые. Машины расположились у самой развилки в лесу. Нарубили мы веток, замаскировали танки, зарядили пушки. Автоматчиков выставили немного вперед, чтобы не просмотреть противника. Так всю ночь и просидели в ожидании. Наконец, ранее утро, чуть-чуть темнота уходит и вокруг постепенно все проясняется. Мы четко увидели местность: пашню, запорошенную снегом, лес, опоясывающий дугой усадьбу, огромный дом, большой сарай, покрытый красной черепицей, и все это обнесено проволочной оградой.
Необходимо перекусить, пока нет противника. Ну что — свиная тушенка есть, благо, накануне где-то прихватили трофеи: целую коробку консервов, папирос. Сухари НЗ тоже имеются, но нет воды. Откомандировываем автоматчиков за водичкой на усадьбу. Теперь все имеется. Садимся кружком на машине, открываем припасы. Неплохо было бы по стопочке пропустить, ночь промерзли. Ротный запретил строго-настрого, может быть скоро противник. После завтрака ротный решил по рации соединиться со штабом. Оказывается, часть противника, которую мы караулили, прошла в другом месте. Там ее расчехвостили. Нам приказ: день стоять, а к ночи рядом будет проходить наш полк, тогда присоединимся; и еще —кухни не будет, поскольку машину, которая возила кухню, разбил снаряд.
Все расслабились и пошли, как говорится, кто во что горазд. Представьте день не в боях! Наверное, нет определения такому счастливому дню. Зато вчерашний ох какой был трудный. Танки вели бой, земля около нашей машины становилась дыбом от пушечных обстрелов противника. Один из снарядов попадает в трак гусеницы, она соскакивает. Машина становится беспомощной. В это время пушки начинают бить болванками, бронебойными снарядами. Некоторые попадают в танк, хорошо что в лобовую броню, там она толще. Но от удара снаряда в башню кажется, что это огромный колокол, так и бьет по башке, и ты на секунду дуреешь.
Вдвоем выскакиваем из танка, вслед по броне горохом пулеметная очередь, подтягиваем соскочившую гусеницу к танку. Механик крутит машину на одной гусеничной ноге, боится остановить — могут расстрелять сразу. Наконец на несколько секунд останавливает машину. Мы быстро надеваем гусеницу на ведущее, исхитряемся, скрепляем порванный трак солдатскими ремнями, снятыми с себя. Машина медленно двинулась за костылями вперед, как старый солдат на деревянной ноге, под аккомпанимент разрывов снарядов. Только бы не порвались ремни, надо проползти метров 50, там низинка и какие-то кусты.
Спасибо судьбе — ремни выдержали, мы в низинке, не досягаемые для артснарядов. Теперь относительно спокойно и мы быстро выбиваем трак, заменяем на запасной, ставим гусеницу на место и снова в бой.
На днях, после тяжелого сражения, останавливаем машину и начинаем чистить траки от прилипших раздавленных окровавленных человеческих лепешек. Кто знает, то ли убитые попали под гусеницы, а может раненые, живые... Механик ведет машину и его задача не попасть под выстрелы пушки, не подставить свой бок с более тонкой броней. А то было — на наших глазах расстреляли из пулемета экипаж тридцатчетверки, которая загорелась, экипаж выскочил и их покрошили, а мы ничем не могли помочь, хотя и видели немецких пулеметчиков.
Во время каждого тяжелого боя свет жизни как будто отключается, и лишь когда бой окончен, жизнь вокруг вспыхивает яркой действительностью. Спирт в таких случаях иногда помогает прийти в себя быстрее. Между прочим, наркомовские сто граммов, я думаю, из некоторых солдат уже после войны сделали пьяниц. Так что день не вести бой, не грохать из пушки, для солдата — почти целая жизнь, именно там, на фронте, я это ощутил. В мирной жизни дни катятся и катятся ровной чередой, нет такого ощущения даже в свободные отпускные дни.
Наш ротный приказал подогнать машины ближе к усадьбе, на всякий случай спрятать танки за хозяйственными постройками. Поскольку кухни не будет, ротный отдает приказ: сообразить чего-нибудь горяченького! Мне с автоматчиком — приготовить на нашу машину. Я, по правде, не любитель кашеварить, но, как говорится, приказы не обсуждаются, а выполняются!
На мое счастье, ребята из другого танка убили и разделали свинью. Мне тоже отвалили здоровый кусок мяса. Никогда еще не имел я столько мяса в руках! Все больше пробавлялся столовскими котлетами. Вот задача — что с этим мясом делать? С другой машины решили картошку с мясом сготовить. Я же таким блюдом в жизни не занимался. Решил осмотреть ближайший дом, особенно его большой подвал, не найдется ли чего-нибудь к мясу. В подвале на полках стояли банки с компотами, вареньем, овощами. В емкостях мука, картошка, зерно, словом, хозяйство крепкое. Тут я заметил и хорошую мясорубку. А что, если сделать пельмени, возникла идея. Я сказал о ней старшине. «Но где ты возьмешь мясорубку?» — изрек старшина. «Я видел хорошую в подвале» — отвечаю. «Ну давай!»
Надо пойти в сарай, где в одной половине курятник, в другой заготовлено много сена, набрать яиц. Рядом с этим сараем — коровник и свинарник. Во дворе колодец, на котором установлен мотор для подачи воды, и большой желоб. Двор вымощен камнем. Недалеко от усадьбы несколько домиков, вроде деревенька.
Мясорубку нашли, мука, соль, яйца есть, прекрасно! Накрутили с ребятами мяса и приготовили тесто. Но как начали лепить, ничего не получается! Пальцы после тяжелой грязной работы не слушаются, да и нудное это дело. Кто-то предложил: «А нет ли поблизости женщин, немок?» и решает пойти в домики, которые стояли недалеко от усадьбы. Сунулись — точно, пожилые бабки сидят. Им объяснили, что надо поработать, за это они смогут взять мяса и муки. Свинья была большая и мяса много оставалось. Привели на кухню, показали, и дело пошло.
Теперь можно пройтись и осмотреть получше усадьбу, ведь интересно, как живут немцы. Когда зашли в коровник, ужасно было видеть, как у коров переполнилось вымя, они кричали от боли, а из глаз лились самые настоящие слезы. Что можно сделать? Открыли коровник и попытались напоить животных, но мотор на колодце не работает, нет электричества. Ведрами из колодца налили немного воды. Ладно, пошлем немок, когда кончат лепить пельмени. Заглянули в свинарник. Свиньи ревут, голодные. Открыли и выгнали за ограду животных. Когда вышли за ограду, обалдели: лежат немецкие солдаты убитые, видно, разрывами снарядов, головы разбиты. Тут голодные свиньи и приспособились к этим солдатам, и давай их пожирать... Всякое видел, но такого! После такой картины долго не мог есть сала, даже в мирной жизни.
Поскольку ответственность за пельмени лежала на мне, пошел проверить как продвигается дело. Немки налепили уже немало, продолжали работать, разговаривали между собой, посмеиваясь. Наш Петька чего-то крутился тут же, около работающих фрау. Зашел старшина, поинтересовался, как дела, удовлетворенно посмотрел на немок.
Тут находился автоматчик, поляк, владеющий немецким, он и говорит: «Товарищ старшина, фрау совратят Петьку, вон та, старая, особенно старается, говорит, мол, приголубила бы такого солдатика, переспала бы с молодым». А того не ведают немки, что Петька знает их язык. Так оно и случилось, поляк как в воду глядел. Петька сунулся к старшине: «Товарищ старшина, можно взять сигарет?» А мы на днях получили много трофейных. «А зачем, ты же не куришь?» — говорит старшина. Петька замялся: «Да вот, да ну. Ну что? Я понравился одной фрау, она говорит, что сводит меня на солому, но просит сигарет.». «Ну, Петька, ну ты даешь, а если триппер-сифилис прихватишь, заболеешь тогда как? Ты слышал, что генерал сказал! Так что выбрось эту идею, иначе влетит мне за тебя. Петька стоит на своем: «Она говорит, что не больна». «А ты что, разговаривал с ней?» «Да, — говорит, от своих слов не отказывается, да к тому же имеет предохранительные средства». Вот это бабка! Наверное, какая-нибудь старая проститутка. Вот дает! «Товарищ старшина, она просит немного сигарет» — продолжает Петька. «Отстань, не положено!» — отрезает старшина.
Тут как раз шел старший лейтенант Драгин, командир нашей машины. Старшина стал излагать затею Петьки. «Да-а-а! — протянул старший лейтенант, — вообще-то меня, приблизительно в таком возрасте, познакомила с этим ремеслом одна пожилая дама. Запрещать бесполезно. Никуда сейчас Петьку не отправишь, день длинный, она его все равно затянет. Только бы не была больна. Слушай, старшина, ты припугни ее, запрети совращать парня». «Да они уже перестали нас бояться, это только, когда зашли в Германию, боялись, а теперь привыкли к нам», — ответил старшина. На том разговор закончился.
Петька продолжал приставать. Все-таки старшина решил поговорить с этой особой. Вместе с поляком зашел к работающим немкам. Он стал говорить, что нехорошо парня совращать. «Какой он парень! Он солдат, — сказала немка, — а потом, кто-то же должен из парня сделать мужчину». Старшина крепко выматерился, вот, шлюха, вот б..., и пошел. Петька поплелся за ним. В конце концов надоело старшине это Петькино нытье, и он поддался: «Ладно, позови поляка, возьми в танке банку консервов, бутылку вина и пачки три сигарет». Петька мигом притащил поляка. Старшина изложил суть дела: «Узнай хорошо про эту б... Самое главное — здорова ли». «Нет, она сказала при мне, что не больна, и у нее есть предохранительные средства», — сказал поляк. «Знаешь, мало ли что она скажет. Попробуй отговорить и предупреди ее, если заразит чем парня, найдут ее из-под земли».
Петька с поляком принесли припасы, немка вышла и все припрятала. Особенно ей понравились сигареты. Потащила она Петьку в сарай. Через некоторое время выходит немка, а за ней плетется понурый Петька. «Что случилось?» — спросил у фрау поляк. «Не донес, но она дама честная, готова отработать. Пускай солдатик приходит немного погодя», — ответила фрау.
Прошло время, с полчаса, Петька снова к старшине с просьбой — еще подарков. «Фу-ты, свалился на мою голову! Влетит мне за тебя. Консервы можешь взять, а сигареты нельзя, папиросы бери». Петька с поляком снова приперлись к работающим немкам. Бабка приняла подарки и опять потащила Петьку в сарай. Наконец, выходит Петька гоголем, а за ним бабка. «Ну как?» — спросил поляк. «Зер гут!» — фрау сделала книксен, наклонилась, приподняла юбку и из-под чулка достала хорошую сигару, которую преподнесла Петьке. При этом сказала: «За любов!»
Поскольку Петька не курил, сигару подарил старшине. Потом танкисты смеялись: ну какая хорошая сигара, товарищ старшина! Немки налепили большую кучу пельменей, мы отдали им оставшееся мясо, муку и послали в коровник подоить коров. Заложили пельмени в здоровую кастрюлю, водрузили ее на печь, которую ребята до нас растопили прессованным угольком. Поставили разной закуски, принесли спирт. Вот и первая партия готова, разлили, положили себе пельмешек, но как попробовали, они оказались так солены, что нельзя было есть. Наверное, кто-то из бабок бросил лишнюю горсть соли. Поматерились, поругались. Ребята из другой машины выручили — наложили нам картошки. В общем, поели все-таки.
Где-то к середине ночи подошел наш полк, мы присоединились к нему. Не знаю, уж как случилось, но командир роты прослышал о Петькиных похождениях, наверное, узнал от других танкистов в полку, подсмеивавшихся над нашим ротным старшиной. Поговаривали, что старшина первой роты отпустил провиант для бардака и сводил туда воспитанника. Словом, шутили как могли.
Ротный вызвал автоматчика, поляка и тот сразу все рассказал, как было. При мне он отчитывал старшего лейтенанта и старшину: «Ну ты старший лейтенант, что думал? Ладно они, не женатые, а у тебя дети, наверное девчонки. Кстати, сколько? Трое мальчишек? Вот видишь, вырастут когда, ты что, строем их поведешь в бардак?» Старший лейтенант молчал, молчал и старшина. «Ваше потворство знаете к чему может привести? А если заболеет? Немедленно отправить Петьку в тыл!» — горячился ротный. Но тут команда по машинам. Несколько раз потом снова пытался он отправить Петьку, но как всегда тот вовремя исчезал.
Так и докатились до Берлина и были там 2 мая 1945 года.
В Берлине ранним майским утром немецкие войска стали сдаваться. Стрельба утихла, так что слышно было, как стекла, камни с шумом падают на мостовую с разбитых зданий. Гул в этой тишине вдоль улиц разносился странный. Наши танки двинулись в забаррикадированный проход, пробитый танковыми пушками в Бранденбургских воротах. Подъехав к парку, расположились линией, наготове. Ждали, может быть вдруг провокация.
Появилось много пленных, которые шли сами, без охраны, куда махнут им рукой. Ну, конечно, наши солдатики начали обзаводиться трофейными часами, реквизируя их у пленных. Тут Петька отличился — он то исчезал, то появлялся с полною пилоткой трофейных часов. «Как добываешь?» — спросили у него. Говорю ребятам пехотинцам, что надо постараться для танкистов. Мы конечно рады были подобным механизмам. Делили их на всех. Правда, часы дрянь, штамповка. А потом пошло: меняем трофей, не глядя. Так я доменялся до одного корпуса.
Берлинские улицы заполнились народом. Немецкие солдаты выходят из укрытий, то ли идут в плен, то ли по домам расходятся. Гражданское население высыпало в первый майский мирный денек., радо было концу войны. Ну и наши солдаты бродили, рассматривая другую жизнь.
Подъехала кухня, сегодня борщец на славу, капусты много, и с говядиной, а не со свининой; на второе гречневая каша, не едал никогда до этого времени в армии. Повар сказал, трофеи. Танкисты разобрали еду в котелки, но еще оставалось много, махнули рукой оголодавшим гражданским и около кухни сразу выстроилась большая очередь — фрау с мисками, котелками.
Сегодня ночь спим на Берлинских улицах, а по утру марш на Прагу, если там не закончился бой. Майское солнышко — чудо, сами понимаете, какие всегда бывают майские денечки.
Петька не сидел на танке, все исчезал куда-то, я даже немного завидовал ему, вот бы тоже посмотреть Берлинские улицы.
Уже вечер, чуть прохладней стало, подбежал к нашей машине пехотинец: «Это тяжелые танки?» «А ты, что, не видишь?!» — отвечаю. «Ваш воспитанник ранен, положили в госпиталь» — сообщил пехотинец.
Старшина вместе с автоматчиком ринулся искать госпиталь и Петьку. Мы все заволновались. Прошло время, появляется старшина, хмурый, черный: «Врачи говорят, тяжелое ранение. Вопрос, выживет ли?» Мы спрашиваем: «Как это произошло?» — «Пехотинцев направили прочесать метро, там засели эсэсовцы. Петька увязался за ними. В подземелье произошел бой, эсэсовцы бросили гранату и Петьку тяжело зацепило».
Ночью старшина, прихватив автоматчика, еще раз сходил в госпиталь. «Ну как?» — кинулись мы к нему. «Умер Петька...»
На старшину нельзя было смотреть, да и на нас, наверное, тоже. А автоматчик, с которым он ходил, рассказал, что госпитальные девчонки сестрички ревели. Такой молоденький.
Вот так, коса смерти взяла с поля последний человеческий колосок.
Утром 3 мая двинулись в сторону Праги. На машине стояла тишина, не хватало Петьки.
Танки шли по асфальтной дороге и гул металлических гусениц заполнял вишневые цветущие деревья, которые росли у дороги.
До Праги мы не дошли, там кончили войну без нас.
Ромащенко Г.Г.
БЕРЛИН, 4 МАЯ 1945 г.
Свежие комментарии