Его звали Верный

 

Валерий ЯРХО

Специально для «Совершенно секретно»

В связи со смертью Александра I государственный переворот было решено осуществить немедля. 14 декабря 1825 года, в день принесения присяги Николаю I, заговорщики вместе с войсками вступили на Сенатскую площадь. Но затея эта обернулась крахом: мятежники несколько часов простояли на месте, после чего их силы были рассеяны в считанные минуты.

Дознания зачинщиков начались тем же вечером.

Как оказалось, в стране действовала целая сеть дворян-революционеров, ставивших целью свергнуть самодержавную власть. Движение зрело и набирало силу в течение долгих десяти лет, вовлечены в него были сотни человек, и тем не менее оно блестяще сохраняло конспирацию. Волею случая заговор был раскрыт не профессионалами сыска, а скромным унтер-офицером уланского полка, англичанином Айвеном Шервудом, который во имя спасения своего нового отечества стал добровольным тайным агентом Его Императорского Величества. Ловко затесавшись в ряды заговорщиков, он еще за месяц до мятежа сумел раздобыть обширные списки главных неблагонадежных лиц. И будь российская полиция столь же расторопной, как этот бдительный британец, выступления на Сенатской площади могло бы не случиться вовсе. И Герцена с его соратниками, возможно, уже никто бы не разбудил.

У постели с заговорщиками

Чистокровный англичанин, уроженец графства Кент, Айвен Шервуд перебрался вместе с отцом в Россию в 1800 году, в возрасте двух лет, а позврослев, стал зваться совсем по-русски: Иваном Васильевичем Шервудом. Карьеру свою он начал в 1819 году, записавшись вольноопределяющимся в 3-й Украинский уланский полк, квартировавший в Миргороде Херсонской губернии. Иван Васильевич обладал многими качествами, располагающими к товариществу, и офицеры полка охотно водили с ним компанию. Полковой командир, полковник Алексей Гревс, приметив в молодце «чисто британскую, деловую складку характера», помог ему получить чин унтер-офицера и сделал своим порученцем. Должность его была такова, что по казенным делам и личным просьбам полковника Шервуд ездил в Крым, в Одессу, в Киевскую губернию и даже в Москву. Заботливый командир снабжал унтера рекомендательными письмами, а сам молодой человек умел всем понравиться и потому вскоре приобрел огромное количество знакомых в среде дворян нескольких губерний. Встречаясь со множеством людей, Шервуд отметил, что некоторые из них иной раз вели между собой громкие разговоры, «в крайней степени вольно рассуждая о царе, переменах, ожидающихся в России, и скоро грядущем некоем всеобщем блаженстве». До поры до времени все эти «рассуждансы» удивляли его, но не более, пока однажды, в очередной раз выехав из полка по делам, он против своей воли не оказался вовлечен в события, которые вписали его имя в историю. Пусть и не на самой почетной странице.

Направляясь в Одессу, Иван Васильевич проезжал через город Вознесенск, где квартировал 1-й Бутырский полк. Им командовал полковник Михаил Гревс, родной братец его командира. Положение Михаила Гревса было скверное – в то время его отстранили от командования полком и отдали под суд. Встретившись с порученцем, он очень обрадовался: по судебному делу ему срочно нужно было снестись с действительным статским советником графом Яковом Булгари, хорошо известным и самому Шервуду. Готовый услужить родственнику своего покровителя, унтер свернул со своего маршрута. Иван Васильевич прибыл в Ахтырку, отыскал квартиру Булгари, но застал его, как ему сказали, спавшим и решил подождать, покуда тот проснется.

Александр I не успел расправиться с заговорщиками до восстания

Вся квартирка состояла из двух комнат: передней и большой горницы. Шервуд расположился в передней и попросил слугу графа сварить ему кофейку, а пока закурил трубку. Через некоторое время он услышал голоса: дверь из передней была приоткрыта на вершок. Он узнал голос графа, с которым какой-то незнакомый человек завел разговор о конституции. Булгари иронизировал, выражая сомнение, что таковая возможна в России, а незнакомец, оказавшийся горячим приверженцем идеи, настаивал. Разойдясь не на шутку, он даже стал излагать некий проект, читая пункты наизусть. «Он говорит по-писаному! – подумал тогда Иван Васильевич. – Излагать конституцию экспромтом – дело несбыточное!»

Булгари прервал монолог своего гостя, спросив, что он предполагает делать с царской фамилией, и услыхал в ответ, что императора и всех его родственников следует перерезать. «И вся недолга!» – прибавил незнакомец. Дослушать их спор Шервуду не удалось – слуга принес кофе, и Иван Васильевич велел доложить о своем прибытии. Услыхав о его приезде, Булгари позвал Шервуда в горницу и там представил ему своего гостя, с которым вел разговор о конституции, – Федора Федоровича Вадковского, прапорщика Нежинского конно-егерского полка, расквартированного в Курске.

Услыхав фамилию Шервуда, его новый знакомый стал расспрашивать, кто он да откуда. Узнав, что Иван Васильевич англичанин и служит в поселении, поинтересовался, отчего тот еще не офицер. Шервуд пожаловался, что с производством тянут: сначала он выслуживал ценз унтер-офицера, потом стали собирать о нем всякие справки, и дело затянулось. Вадковский ругнул порядки производства и завел разговор о положении поселян. Шервуд подтвердил очевидное, сказав, что поселянам живется тяжело – много казенной работы, а в поле работать некогда. «Так, значит, поселенцы недовольны?» «Очень недовольны!» – ответил Шервуд. Казалось, его собеседник бывал тем более рад, чем более мрачно рисовал Шервуд положение военных, свою будущность, произвол и неумелость начальства, которое излишней строгостью с подчиненными пытается искупить собственные просчеты.

Отобедали они компанией, потом Вадковский снова завел с Шервудом беседу, заверяя, что тот ему очень понравился своим умом, а потому он хочет видеть в нем друга. Федор Федорович пожелал объяснить, что есть люди, вернее, много людей, целая организация, которой вот такие, как Шервуд, умные и деятельные товарищи совершенно необходимы для важных и серьезных дел. Шервуд корректно прервал его, заметив: «Федор Федорович, я принужден просить вас остановиться, ибо сейчас не время и не место для серьезного разговора. Даю вам честное слово, что разыщу вас там, где вы будете стоять с полком, приеду нарочно, и мы продолжим наш разговор». На том они и порешили.

Управившись с поручением Михаила Гревса, Шервуд заехал к нему в Вознесенск, доложился и поехал далее, по своему прежнему делу, в Одессу, дорогой размышляя о том, что с ним случилось в эти последние дни. Он понял главное: где-то существует заговор, руководители которого продвинулись настолько, что уже написали конституцию и планируют дальнейшие действия, готовясь захватить власть и истребить царскую фамилию; он совсем близко подошел к заговорщикам и даже знал одного из них в лицо. Но как ему поступить теперь, вернее, каким образом известить высшую власть о совершенном им открытии? Будучи простым унтер-офицером, он должен был рапортовать командиру взвода, тот ротному, дальше командиру батальона и так далее, по цепочке длиной в несколько десятков этапов! Кто мог поручиться, что направленный по команде рапорт или донесение, проходя все положенные инстанции, не попадет в руки врага престола, притаившегося где-нибудь в штабе?!

Мятеж 14 декабря подавил его преемник, Николай I. По его приказу по Сенатской площади, где собрались декабристы, открыли артиллерийский огонь

После долгих размышлений Шервуд решил написать лейб-медику Якову Васильевичу Виллие, шотландцу, сделавшему большую карьеру при русском дворе. Он заготовил два письма: в первом Иван Васильевич обращался на высочайшее имя со всеподданнейшим доношением о том, что волею случая получил в свое распоряжение сведения, указывающие на существование заговора среди военных чинов 2-й армии, и просил о личной аудиенции императора, чтобы иметь возможность наиболее полно доложить об этом. Желая, чтобы все осталось в тайне, он предлагал арестовать себя под благовидным предлогом и доставить под охраной фельдъегеря в Петербург. Это послание, подписанное полным именем и званием, Шервуд запечатал, надписав: «Его Императорскому Величеству. В собственные руки. Секретно», и вложил в другой пакет с анонимным письмом к Виллие, где умолял вручить его письмо императору лично. Пакет он отправил из Одессы в Петербург обычной почтой.

Под высочайшим покровительством

Спустя некоторое время его срочно вызвали в штаб бригады, где унтер-офицера Шервуда уже ждал присланный по его душу фельдъегерь, который объявил его арестованным и вывез в Петербург. Император принял Шервуда 16 июля 1825 года, оставшись с ним с глазу на глаз в своем кабинете. О докладе Шервуда известили нескольких высших офицеров армии, но, в отличие от императора, воспринявшего тревожное известие всерьез, они полагали, что иноземец Шервуд желает выслужиться, сгубив нескольких русских офицеров, неосторожно сболтнувших нечто в либеральном духе. Однако Шервуд отказался от офицерского чина, который ему предлагал за верность император. Он сказал, что единственное, чего хочет, – проникнуть в Тайное общество – и просит на это позволения. Император Александр разрешил ему проникновение в ряды заговорщиков, а все подробности плана предстоявшей операции были разработаны в последующие несколько дней, пока Шервуд жил в доме генерал-лейтенанта Клейнмихеля.

В качестве «легенды-прикрытия» его объявили причастным к делу поручика кирасирского полка, грека-эмигранта Сивиниса, который приехал в Москву и созвал тайную сходку богатейших представителей греческой диаспоры, объявив им, что прислан русским правительством для сбора средств на восстание греков в турецких владениях. В подтверждение своих слов он предъявил фальшивый указ императора, и его свели с богатым греком Зосимой Зои, от которого Сивинис получил 300 тысяч наличными, обманным путем выманил у него коллекцию драгоценностей и подложное завещание в свою пользу. Афера вскрылась совершенно случайно только через полгода – дельце было громкое, запутанное, как раз годящееся для того, чтобы использовать его для прикрытия визита тайного агента в императорский дворец. Сплетя связи Шервуда с Булгари и другими греками, изобрели подозрение в соучастии унтер-офицера Шервуда поручику Сивинису, в котором, впрочем, тут же и оправдали. Все эти бумаги были выправлены самым безукоризненным образом, и в награждение за неподтвердившееся подозрение Шервуда государь жаловал тысячью рублей и годичным отпуском «для поправки расстроенных семейных дел». Такая вот была придумана легенда.

Для связи с агентом назначили 20 сентября 1825 года – в этот день на почтовой станции города Карачаева Орловской губернии Иван Васильевич должен был передать отчет курьеру от графа Аракчеева, которому было поручено возглавить расследование.

Возвращение Шервуда в полк стало местной сенсацией: после рапорта, отданного начальству, его водили из компании в компанию, забрасывали вопросами о причине ареста и освобождения. Иван Васильевич исправно отвечал «как следует», сетовал, что напрасно претерпел подозрения, но выражался в том смысле, что, слава богу, все хорошо закончилось.

Опрометчивость прапорщика Вадковского вывела власти на след организации

Спустя некоторое время он «уехал в отпуск», отправившись прямиком в Курск, где разыскал Вадковского, которому, как оказалось, Булгари уже прислал письмо с описанием его приключений. После недолгих предисловий Шервуд перешел к делу, сказав, что теперь, когда он в отпуске и полностью располагает собой, пришла пора выполнить данное в Ахтырке обещание, вернувшись к серьезному разговору. Обрадованный Вадковский, стремясь поразить воображение Шервуда, открыл ему, что существует несколько тайных обществ, и рассказал о главных: Северном и Южном. Общества эти сообщаются между собой связными, координируют действия и готовятся к решительному выступлению, которое уже не за горами (восстание намечено было на 1826 год. – В. Я.). По его словам, в этих тайных обществах состояло множество народу – «весь цвет офицерства», и среди прочих имен почти сразу назвал Павла Пестеля, связь с которым поддерживалась через сына Якова Булгари, молодого графа Николая, поручика кирасирского полка. Вся семья Булгари была вовлечена в дела тайного греческого общества «Гетерия», пытавшегося поднять восстание в турецких владениях, но помогали они и русским заговорщикам.

В свою очередь, Шервуд и сам «открылся», сказав, что уже давно состоит в тайной организации офицеров, ищущей выход на центральное руководство заговором, и обещал составить список «своей организации», который Вадковский посулил переправить с графом Николаем в Петербург и к Пестелю.

Иван Васильевич задержался в Курске несколько дней, живя на квартире Вадковского, деятельно обыскивая ее во время отсутствия хозяина, отправлявшегося каждый день на службу, а вечера проводя в «задушевных беседах» о заговоре.

Скрипка с секретом

Распрощавшись с гостеприимным Федором Федоровичем, Шервуд отправился к месту рандеву с курьером и прибыл на почтовую станцию Карачаева точно к назначенному сроку, но там его ждал неприятный сюрприз: никакого аракчеевского курьера на станции не было! Расспрашивать смотрителя о том, был ли таковой прежде, Шервуд не решился и принялся ждать. Через несколько часов сам смотритель намекнул: «Не прикажете ли закладывать лошадей?» На это Шервуд ответил, что у него болит голова и он никуда не поедет. Спросил у смотрителя уксуса, смочил виски, обвязал голову тряпкой и прилег. Что было делать дальше, он решительно не понимал. У него на руках имелись неоспоримые доказательства готовящегося мятежа, в своем донесении он срочно просил прислать ему на подмогу людей, и вот, когда надо действовать решительно и скоро, вдруг образовалась такая задержка.

Курьер прибыл только на десятый день. Шервуд услал смотрителя в лавку за покупками, а потом набросился с расспросами: почему тот так долго не ехал? Фельдъегерь отвечал, что это не его вина – в имении Аракчеева дворня зарезала сожительницу графа, любимую его Настасью Федоровну: «...отчего граф теперь стал как помешанный, и все дела находятся в запустении». Позже Шервуд не раз еще выскажет свое мнение о том, что эти десять дней задержки в делах дорого стоили России: «Найди в себе силы граф оставаться в соответствии с девизом своего герба «Без лести преданным», то руководителей заговорщиков можно было бы арестовать, прежде чем они выступили в декабре».

Тем не менее, отправив свое донесение Аракчееву, Шервуд поспешил в Харьков, чтобы увидеться с графом Булгари, а более того – с его сыном, Николаем. Но, как выяснилось, Николай куда-то уехал, и тогда Шервуд выехал снова к Вадковскому, рассчитывая у того разведать обстановку. Он прибыл в Курск 19 октября ночью, прямо на квартиру к Вадковскому. Тот очень обрадовался приезду Ивана Васильевича, сообщив, что появилась реальная возможность организовать тайную типографию, деньги на которую, 10 тысяч рублей, давал граф Бобринский. Пользуясь любезным предложением услуг Шервуда, Федор Федорович немедленно засел за письма к Пестелю, прося прислать проект сочиненной им конституции и сочинения «Русская правда» для размножения в будущей типографии. Не остался без дела и Иван Васильевич – Вадковский попросил его составить описание группы, к которой он принадлежал. Импровизируя, Шервуд написал, что в ней состоят 2 генерала, 47 штаб- и обер-офицеров, но фамилий их называть не стал, указав лишь, что люди эти очень умны и способны руководить, решительны в бою и пользуются большим доверием у нижних чинов. Эту бумагу Вадковский убрал в тайник, устроенный в футляре его скрипки: Федор Федорович был страстный музыкант, отлично играл на скрипке, и инструмент у него был не простой, а очень известного мастера. Скрипка хранилась в специальном футляре, в котором было секретное отделение, где он держал списки тайных организаций, подчинявшихся Северному и Южному обществам, а также переписку с ними. Вадковский, полностью доверяя Шервуду, считал его очень ценным приобретением и в своем письме горячо рекомендовал его Пестелю как «великолепный образчик британского характера».

Прогостив у Вадковского до 2 ноября, Шервуд отбыл в Харьков, сказав Федору Федоровичу, что ему нужно встретиться там с братом. На самом же деле в Харьков должна была прибыть специальная команда, необходимая для дальнейшего дела. С ее командиром, полковником лейб-казачьего полка Николаевым, Шервуд встретился 12 ноября в одной из харьковских гостиниц, которую он указал в своем донесении, отправленном с фельдъегерем из Карачаева. Встреча эта была тайной, поскольку Николаев со своими людьми прибыл в Харьков под личиной казачьего есаула, прибывшего со своими людьми для закупки кож. От полковника Шервуд получил ордер за подписью начальника Главного штаба Дибича, дававший ему право вести розыски и производить аресты выявленных им заговорщиков. По окончании этой операции Ивану Васильевичу предписывалось прибыть в Таганрог, где тогда находились император и все посвященные в это дело, кроме Аракчеева.

Дорога в Петропавловку

Посовещавшись с Николаевым, Шервуд решил начать аресты с Николая Булгари, но тот еще не вернулся в город. Поджидая его, казаки и Шервуд прожили в Харькове неделю, пока не получили известие о кончине императора. Посчитав, что заговорщики непременно воспользуются случаем для выступления, 19 ноября Шервуд выехал в Курск, к Вадковскому, а следом за ним последовали и казаки. По приезде Иван Васильевич зашел к Федору Федоровичу и, забрав у него письмо к Пестелю, сразу же ушел, сказав, что спешит выехать. Той же ночью Вадковского арестовал полковник Николаев, нагрянувший к нему на квартиру со своими людьми. При обыске они обнаружили тайник в скрипичном футляре, и таким образом списки со значительным количеством имен участников заговора оказались в руках у правительства. Арестованного Вадковского отправили в Петербург, где его ждала камера в крепости, а полковник Николаев и его люди выехали следом за Шервудом в Харьков, где рассчитывали перехватить Николая Булгари.

На этот раз Иван Васильевич застал графа Николая дома. При встрече тот повел себя несколько странно: говорил пустяки, суетился, затеял угощать кофе, но слуга, подававший на стол, глазами указав на чашку, чуть качнул головой. Заметивший этот знак Шервуд от кофе отказался, спросил рюмку водки и, несмотря на уговоры Николая Булгари, ушел. Поздно вечером Иван Васильевич вызвал запиской того слугу Булгари, что подавал кофе. Тот прибежал к нему в гостиницу и, получив денег в награду, рассказал, как его барин вышел из гостиной и сыпанул в кофе белого порошку, а ему велел помалкивать. Еще он рассказал, что накануне к барину приезжал какой-то военный, с которым Булгари беседовал по-французски. Этого человека лакей не знал и языка не понимал, но имена Вадковского и Шервуда расслышал очень отчетливо, ибо собеседники их несколько раз повторили.

Полковник Николаев со своей командой прибыл в Харьков только под утро, и время было упущено: когда около 6 часов утра пошли арестовывать Булгари, оказалось, что тот еще вечером, взяв почтовых лошадей, уехал в неизвестном направлении. Николая Булгари арестовали 27 декабря 1825 года в одесском доме его отца и спешно отправили в столицу, на гарнизонную гауптвахту, откуда на следующий день перевели в Петропавловскую крепость. Собственно, этим и закончилась служба Ивана Шервуда в качестве тайного агента: Шервуд и Николаев из Харькова выехали в Таганрог, где представили Дибичу подробный доклад о своей работе.

Возглавлявший расследование граф Аракчеев промешкал с делами из-за убийства его любовницы Настасьи Минкиной

За верность, ум и дерзость при исполнении опасной службы награда Шервуду вышла большая – 8 января 1826 года он был переведен в лейб-гвардии Драгунский полк юнкером, 10 января произведен в прапорщики, 1 июля 1826 года пожалован потомственным дворянством, с прибавлением к его первой фамилии «Верный» и дарованием герба – «Рука, выходящая из облаков и приподнятая вверх для присяги». Менее чем через неделю последовало новое производство – 6 июля он стал подпоручиком.

Карьера его стремительно шла вверх, жалованье он получал удвоенное, его детей крестили члены императорской фамилии. Две войны, в которых он принял участие, принесли ему два ордена и новые чины. Так что к 1833 году Шервуд-Верный стал уже полковником кавалерии, но тут в его судьбе произошел загадочный перелом – он вдруг подал в отставку и весьма странно прожил последующие годы. А именно – оказался участником грандиозной аферы, от которой могла пострадать государственная казна, и угодил в тюрьму. Его поместили в Петропавловскую крепость, куда девятью годами ранее в результате его трудов попали участники заговора против императорской фамилии. На волю он вышел через 7 лет. Ему пришлось начинать все сначала, и, припомнив о своих сыщицких талантах, он снова принялся за тайные расследования. Во многом благодаря ему полиции удалось накрыть несколько притонов и шаек, в том числе «Братство свиней» – общество разнузданного разврата, о котором исторические издания прошлого не решались писать подробно «из-за грязи и цинизма целей онаго и способов их достижения».

Богатства Иван Васильевич так и не нажил, а потому случалось ему сиживать в долговой тюрьме как неисправному должнику и просить в личной канцелярии Его Величества вспомоществования. Прожил экс-тайный агент довольно долго, едва не дотянув до семидесятилетия: Иван Васильевич Шервуд-Верный умер в 1867 году и был похоронен в фамильном склепе на одном из московских кладбищ.