Весь день 2 ноября сего года в украинском информационном пространстве был посвящен исторической дате — 310-летию со времени уничтожения русскими войсками Батурина, гетманской столицы Ивана Мазепы. Даже «минута молчания» по жертвам разгрома Батурина была объявлена.
Удивительно, но в этом году Украина не праздновала своих блестящих побед 1648 года: под Желтыми Водами, под Корсунем, под Пилявцами.
Хотя в результате именно этих побед над поляками население Украины получило шанс суверенного государственного развития. Но вот именно Батурину, несчастной жертве политической измены гетмана Ивана Мазепы, внимания было уделено, ну, очень много. Политическая подоплека предельно откровенна — показать русские войска и русского царя Петра I воплощением Абсолютного Зла, беспричинно и жестоко уничтожившего невинный украинский город. Хорошо еще, что шведского короля Карла XII белокурым «воином света и добра» не выставляют.Поэтому позволю себе ненадолго вернуться в тот страшный для Украины год 1708 от Рождества Христова.
И сразу заметить, что Петр I и Карл XII — это «два сапога пара», дети своего времени… И вели они войну в системе тех правил и норм, которые существовали в жестоком и кровавом XVIII веке. Но стоит ли упрекать их за это с высоких гуманистических позиций XX века? С его мировыми войнами, Холокостами и Хиросимами.
А если уж и упрекать, то не стоит ли вспомнить сначала слова апостола- евангелиста: «И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?» (Матф., 7,3).
Естественный порядок вещей…
В 1704 году петровский фельдмаршал Борис Шереметев разорил Дерптский уезд в Эстонии и взял в плен 140 шведов. Читая отчет Шереметева царю, можно наткнуться на слова, от которых украинцу может стать стыдно. «А сколько чухны — нельзя определить, потому что черкасы по себе ее разобрали, я отнимать не велел, чтоб охочее были». Черкасы — это украинские казаки, которые даже среди других участников акций Шереметева выделялись своей необычайной алчностью и жестокостью. Но это естественный порядок вещей, и в его соблюдении шведы не отставали.
В том числе и на территории Украины. «На 40 миль пути все деревни были сожжены, все съестные припасы и фураж испорчены, так что мы не нашли там ничего, кроме голой пустыни и лесных пространств, в которых погибло великое множество людей и бесчисленное количество лошадей и другого скота… Мы находились в опустошенной стране». Но нельзя не заметить, что какие бы эмоции не вызывала эта картина у автора записок, Христофора Гассмана, этот метод, «выжженной земли», на Руси использовался издревле. И, нередко, был весьма эффективным. Возвращение Наполеона из Москвы по разоренной Смоленской дороге, в 1812 году, стоило ему его «великой армии».
Но страдания населения — это, повторюсь, «естественный порядок вещей» в ходе любой войны. Другая сторона «естественного порядка» — это уничтожение городов. Петру I обычно ставят в упрек беспощадное сожжение Батурина. Но… Батурин был обречен, и в первую очередь — психологически. Петр панически боялся Карла, и это естественно. В 1700 году 8 тысяч шведов под Нарвой беспощадно разнесли почти 40 000 русских, отобрав, при этом, 145 пушек. А Петр прекрасно знал, что такое пушки в войне XVIII века. Поэтому основной заботой русского царя был вывоз или уничтожение огромного артиллерийского арсенала, накопленного Мазепой в Батурине. «Паки подтвержаю вам: ежели возможно от Шведов в Батурине сидеть, то изволте поправить и посадить в гварнизон…, однакож несколко пушек лутчих надобно вывесть в Глухов. Буде же оная крепость слаба, то зело лутче такую великую артилерию вывесть в Глухов, а строенья зжер…, понеже, когда в таком слабом городе такую артиллерию оставить, то Шведы такъже лехко могут взять, как и мы взяли. И для того не изволь время терять, понеже опасно, дабы не помешал вам неприятель в вывозе той артилерии. Буде же не успеете вывесть, то лутче разжечь или розорвать» (письмо Петра А. Меньшикову от 1 ноября 1709 года). И ведь Петр был прав! Отсутствие артиллерии погубило шведскую армию на Полтавском поле.
Хотя боязнь шведов у Петра была настоль велика, что менее чем за сутки до вышеприведенного письма Петр приказывал Меньшикову убраться из-под Батурина: «Ежели же невозможно (взять Батурин — А.Г.), то лутче покинуть, ибо неприятель перебираетца в четырех милях от Батурина. Из Субочева, ноября 1 дня, час после полуночи».
Но Батурин, к тому времени был уже взят. Почему? Не в последнюю очередь — из- за самого Мазепы. «А особливо Батурин двадцать лет стоит без починки и того ради валы около него всюду осунулись и обвалились, так что и одного дня неприятельской осады выдержать невозможно» (из второго доноса на Мазепу, написанного В. Кочубеем в 1707 году).
Меньшиков взял его на второй день. Шведы на помощь не пришли. Испуг у Петра прошел и наступило время мести. 5 ноября он отдает приказ: «а Батурин в знак изменникам [понеже боронились] другим на приклад зжечь весь». И здесь хотелось бы заступиться за память князя Александра Даниловича. Согласно журналу Северной войны, документу, известному как «Журнал или поденная записка, блаженныя и вечнодостойныя памяти государя императора Петра Великого с 1698 года, даже до заключения Нейштатскаго мира», уже 3 ноября Меньшиков был в Конотопе, а 5-го — в Глухове. Сжечь Батурин лично он не мог физически.
Менее чем через год русские с такой же жестокостью сожгут городок Переволочну. Но ведь и она была обречена. Тактически. Все-таки, около нее находилась переправа через Днепр. На том пути, который соединял Левобережье с Запорожской Сечью и Крымом. А запорожцы Кости Гордиенка, как и Мазепа, стали на сторону Карла.
Именно поэтому 18 апреля 1709 года три пехотных полка под командованием полковника Яковлева «по двучасном многом огню… Переволочинской замок взяли». Там русские солдаты тоже порезвились всласть. Было взято всего 12 пленных, «понеже живых их брали мало, по всех рубили» (из доклада Яковлева). Но еще Д. Яворницкий заметил главное в этой акции. Русские «…сожгли все мельницы на реках, все строения в местечке, все суда, стоявшие у переправы Переволочанской». Таким образом была выведена из стоя переправа через Днепр, поскольку сожжены были не только плоты и лодки, но и все, что могло гореть. А значит — все деревянное (мельницы и строения). А значит — все, из чего можно сколотить средства переправы и восстановить ее деятельность. Через два месяца это сыграло роковую роль в судьбе шведской армии, разгромленных под Полтавой.
Вот и получается, что целью устрашающих акций русской армии (да, кровавых и страшных) было достижение тактического преимущества над шведами в канун решающей битвы.
«Сучок» в глазу Карла XII
А что же шведы? Оказывается Карл XII тоже был «не паинька». В канун похода вглубь России на небольшой шведский пикет около города Торунь было совершено нападение. «Было бы самое лучшее, чтобы все эти места были уничтожены путем разграбления и пожаров и чтобы все, кто там живет, виновные или невинные (skyldiga eller oskyldiga), были уничтожены»(Из письма Карла фельдмаршалу Реншильду). Торунь был сожжен.
А Карл в течение второй половины 1708 годе продолжал слать письма Реншильду. В том числе — и об отношении к населению.
«Выбивать из населения контрибуцию, каким угодно способом, «а эта страна может страдать, сколько ей угодно…»
«Те, кто не остается дома, должны быть разорены, а их жилища сожжены…»
«Контрибуцию взыскивать огнем и мечом. Скорее пусть пострадает невинный, чем ускользнет виновный…»
«Сжечь местечко, где было совершено нападение на валахов… все равно, виновны ли владельцы домов или невинны…».
На территории Украины Карл действовал также. И шведский очевидец событий, военный капеллан Бардилли, очень четко сформулировал основную цель шведских «акций устрашения»: «…подполковник Функ приказал в местечке Терны убить тысячу вражеских казаков, само местечко сжечь, чтобы вызвать в населения страх».
Но такая попытка имела своим следствием то, с чем позднее столкнулись в России Наполеон и Гитлер: развертывание партизанского движения. Украинские левобережные города сопротивлялись. Хотя укрепления этих местечек и слова доброго не стоили. «Самая сильная здешняя крепость в других странах могла бы сойти, самое большее, за малый домик», так писал секретарь и историограф Карла XII камер-юнкер Густав Адлерфельд. Но население Недригайлова, Опошни, Тернов и иных городков встречали шведов огнем. А уж когда в городе стоял гарнизон регулярной армии, то сопротивление бывало просто блестящим.
Примером тому Веприк. Этот городок оборонял Переяславский пехотный полк, усиленный батальоном Ивангородского пехотного полка, 2 сотни казаков Харьковского полка и четыреста крестьян — почти 2 тыс. человек при трех орудиях. Укрепления — как у того самого «малого домика» Адлерфельда — вал да палисад.
Диспозицию (план) штурма Веприка написал сам Карл XII. С 27 декабря по 7 января шведы выполняли королевскую диспозицию. «Потери во время штурма Веприка можно сравнить с потерями в большой битве. Особенно печальным для шведов было то, что они потеряли при этом цвет своего офицерства» — таково мнение шведского историка Артура Стилле. И действительно, погибли один генерал-майор, два графа, четыре полковника, два подполковника, три майора, семь капитанов, девять поручиков и прапорщиков, 1375 солдат. Плюс контуженные фельдмаршал Реншильд и брат короля, принц Вюртембергский. Русские потеряли убитыми 170 солдат.
В январе гарнизон Веприка сдался, то ли из-за недостатка пороха, то ли из-за малодушия командира Переяславского полка Вили Фермора. Но Карл XII был в восхищении. «Комендант (Фермор) сдал ночью один пост нашим войскам, а через день гарнизон был отведен в Зеньков, где получил хорошие квартиры. На полковника Ранка возложено наблюдение за пленными и попечение об их продовольствии» (Аксель Гилленкрок, квартирмейстер шведской армии).
Правда, уже следующей весной пленные из Веприка оказались в лагере в Старых Санджарах. Причем, многие в колодках: очевидно восхищение короля закончилось. Однако 15 июня 1709 года пленники разбили колодки и, под командой командира ивангородцев Юрлова, устроили восстание. Они не шли на верную смерть. Перед восстанием они «через местных» связались с русским командованием, и им на помощь на всех рысях шли 2 500 драгун генерал-поручика Генскина.
«Третьего дня оное место атаковали и город штурмом взяли и с 700 человек шведов, которые в городе были, обоз весь и королевской казны около (как сказывают шведы взятые) 200 000 талеров и притом 8 знамен взяли купно и с несколькими офицерами и малым числом солдат (понеже живьем не брали). Наших невольников 1270 освободили. А наших при акции сей 80 человек побито и 170 ранено». Так 15 июня писал Петр I своему сыну Алексею.
И вот, в связи с историей пленных из Веприка — вопрос. На чьей стороне было местное население Старых Санджар, обеспечившее связь между восставшими и отрядом Генскина? И стоит ли удивляться, что с начала 1709 года в документах, авторы которых настроены к Петру не совсем дружелюбно, появляются подобные фрагменты:
«Того ж року (1708−1709) малоросс1яне везде на квартерах и по дорогам тайно и явно шведов били, а иных живых к государю привозили, разными способами бьючи и ловлячи блудящих, понеже тогда снеги великие были и зима тяжкая морозами, от которых премного шведов погинуло… «(Лизогубовская летопись)
Или: «Состояние Шведов было очень плохое, но каждый день ожидали еще худшего. Украинское население… где только можно было угрожало шведским обозам и даже жизни Шведов. Прячущиеся по лесам, крестьяне старались поживиться шведской добычей при каждом удобном случае. Шведы хотели добить Полтаву голодом, а сами теряли силы от медленного голода» (Даниел Крман, посол синода евангелической церкви при армии Карла).
Я прекрасно отдаю себе отчет, что в пылу современных политизированных оценок истории Северной войны и Полтавской битвы, я вряд ли смогу кого-то убедить, используя только воспоминания и переписку современников. На каждый документ найдется контрдокумент, и спор сведется к тому, чьих преступлений зафиксировано больше.
Я хочу только сказать, что все это — эпизоды одного большого преступления — войны.
фото: newvv.net / Цитадель в Батурине
Свежие комментарии