Из досье и личного дела
Беломорин Ю. В. (он же Ростов, он же Козловский, он же Евтухович). Извлечение из автобиографии:
«Я, Юрий Васильевич Ростов-Беломорин, родился в 1898 году в Москве, в дворянской семье полковника царской армии, служившего в Генеральном штабе. После окончания юнкерского училища вместе с отцом год воевал на Северо-Западном фронте в штабе сначала переводчиком немецкого языка, а затем офицером разведотдела.
После революции 1917 года я и отец добровольно вступили в армию генерала Юденича. В боях под Петроградом отец был тяжело ранен, и я отвез его в Таллинский госпиталь. Туда же, в Таллин приехала из Москвы и мать, так как отец был в безнадежном состоянии. Перед смертью он завещал мне: «Будь верен присяге, борись за Россию!»
После похорон отца генерал Юденич (он был другом отца) предложил мне и матери выехать с ним в Англию. Но по состоянию здоровья матери, которая тяжело переживала смерть мужа, мы отказались и остались в Эстонии. Мать слегла в больницу, и мне приходилось закладывать фамильные драгоценности и покупать лекарства, а также продукты. Болезнь сердца прогрессировала, и мать понимала, что не выживет. Перед кончиной она повесила мне на шею образок, вручила мне молитву на сохранение воину жизни и попросила похоронить рядом с отцом, а на могилку привезти щепотку земли из родового поместья в Малых Вяземах под Москвой. В одну из долгих зимних ночей мама скончалась у меня на руках.
Оставшись один, я пытался найти работу, но эстонского языка я не знал, а русский и немецкий не были тогда востребованы…
По примеру однополчан я перебрался в Ригу, где скапливалась основная масса эмигрантов. Там я устроился воспитателем и учителем географии в пансионат русских бойскаутов, открытый на пожертвования, а также на оставшиеся средства от армии Юденича. Это дало мне возможность хоть скромно, но существовать материально.
Еженедельно я посещал сходы эмигрантов, слушал там разные речи. Среди злобно-тоскливых стенаний по Родине я пытался своим профессиональным умом аналитика уловить из потока слухов и домыслов крупицы истинной правды о положении в России. Думая о себе и своем месте в борении за новую Россию, я понимал объективную необходимость объединения не только двух с лишним миллионов эмигрантов, но и всех русских, рассыпанных по всему миру. Я отдавал себе отчет, что злобой и ненавистью Советы не одолеешь. А силы, способной сокрушить режим большевиков, я не видел. Большевики, размышлял я, набирают силу, их лозунги, их идеалы заразительно обманчивы, они вооружаются до зубов.
Мне созвучны были речи отдельных ораторов о том, что разбросанные во всех странах русские люди не только объединяются для борьбы с большевизмом, но уже создают свои воинские формирования. Прав атаман Семенов, говорили ораторы, когда заявляет, что у нас нет иного пути, как только честно и открыто идти вместе в союзе с Германией и Японией. Только в союзе с ними, если эмигранты не хотят унавозить чужие земли, можно остановить и победить заразу большевизма.
Уходя с этих сходов, я с болью и горечью думал о Родине и о себе, своем скудном и беспомощном существовании.
С наступлением лета бойскаутов вывозили на Рижское взморье, где после легкого для взрослого человека обеда я уходил к морю и валялся там на нудистском пляже. Я загорал, читая какой-то роман из эмигрантской жизни. По шороху песка я почувствовал, что кто-то прохаживается вокруг меня. Отложив книгу и оглядевшись, я увидел перед собой элегантно одетого господина в темных очках, с тросточкой. Господин, внимательно разглядывая меня, вежливо извинился и на чистом немецком языке заговорил: «Я любуюсь загаром Аполлона. Еще раз простите меня за дерзость, но хотелось бы с вами поговорить. Конечно, не здесь, дабы не мешать вашему отдыху. Вот моя визитная карточка. У меня к вам есть интересное предложение, которое следовало бы обсудить в любой день после 18 часов. Если это вас заинтересует, заранее позвоните мне в Ригу».
Через неделю после встречи и непродолжительных раздумий я согласился и был принят на работу менеджер-партнером в салон красоты и удовольствий госпожи Шнейдер, сорокалетней, неувядаемой красоты немки.
Отъевшись на деликатесных хлебах и продегустировав себя в постели с первой клиенткой — самой хозяйкой, я был зачислен в постоянный штат с хорошим окладом, не считая чаевых и подарков. «Ваша, герр Юрий, привлекательная внешность, светские манеры и сексуальная одаренность, — заявила фрау Шнейдер, — позволяют прирабатывать всем на дополнительных заказах наших клиенток, когда для приемов или переговоров в бизнесе потребуется иметь мужа-партнера».
Наконец я стал жить в том полном достатке, к которому привык с детских лет. Я не голодал, пользовался успехом у женщин, имел своих постоянных клиенток, расширял связи и круг знакомых среди политиков, военных и даже делового мира. Видимо, эти обстоятельства привлекли внимание ко мне резидентуры абвера в Латвии, тем более что салон фрау Шнейдер, как оказалось, был филиалом разведки. Побеседовав со мной несколько раз, резидент абвера капитан Шмидт предложил мне, используя мое хорошее прикрытие — салон, работать на абвер в качестве платного агента по сбору разведывательной информации. От платы я отказался, но согласие свое дал, приняв псевдоним «Евтухович». Со мной провели несколько семинаров и, поставив конкретные задачи, запустили в работу, которая для меня не была новинкой.
Работал я на абвер охотно, старательно и продуктивно, все больше переключаясь с любовных обязанностей в салоне на разведывательную сферу. К 1940 году я уже имел свою сеть агентов, которые добывали ценную информацию не только о внутренних процессах в Латвии, но и о группировке войск Красной Армии в Прибалтике.
С установлением Советской власти в Латвии по рекомендации резидента я вместе с посольством выехал в Германию под фамилией Козловский. В Берлине я числился внештатным сотрудником абвера-2 (саботаж и диверсии) и занимался вербовкой агентуры среди русской эмиграции. Через полгода мне предложили штатную должность офицера абвера-2 с присвоением воинского звания обер-лейтенанта немецкой армии. Из аттестации я узнал, что моя работа в Латвии и Берлине оценена положительно и что, представляя к присвоению воинского звания, меня было бы целесообразно использовать в качестве основного вербовщика за пределами Германии с целью вербовки русских эмигрантов для диверсионно-разведывательных формирований в войне против Советского Союза. Разъезжая для этого по Болгарии, Югославии, Чехословакии, где в основном осела белая эмиграция, общаясь с военными штабами вермахта, я все больше вникал в продуманно спланированную организацию подготовки к войне.
Завоевав почти всю Европу, немцы имели не только сильную, испытанную в боях, находившуюся в боевой готовности армию, не только идеально налаженную работу штабов и отработанное взаимодействие пехоты, артиллерии, танков и авиации, но и превосходство перед СССР в военно-промышленном потенциале, в уровне психологической готовности войск к победе.
Наблюдая и оценивая все это, я еще больше убеждался в той реальной силе, которая может сломить хребет большевизма и восстановить попранную судьбу России и судьбу таких, как я, а также тех, кто согласился при вербовке служить Германии.
В конце мая 1941 года меня откомандировали в Главное управление имперской безопасности, в службу СС и СД, где после тщательной проверки и медицинского обследования меня представили генералу СС штандартенфюреру Зиксу. От него я узнал, что по приказу Гитлера и под руководством Гиммлера он формирует зондеркоманду «Москва» специального назначения. Она должна вместе с передовыми войсками ворваться в Москву, захватить здания и документы высших партийных и государственных органов, а также арестовать их руководителей, не успевших сбежать из столицы. Этими операциями должна будет заниматься группа А зондеркоманды. Группа Б должна взорвать Мавзолей Ленина и Кремль.
Я подходил по всем требованиям и был зачислен в группу А. Генерал Зикс сообщил мне, что в зондеркоманду меня рекомендует не только абвер, но и царские генералы Шкуро и Краснов, которые знали моего отца и знают меня. Генерал ознакомил меня с характеристикой, данной мне службой безопасности и СД, и сказал, что зондеркоманда «Москва» будет взаимодействовать с 4-й танковой армией, которой и придается. «Идите и готовьтесь, желаю успехов», — напутствовал меня он.
В зондеркоманде я изучил план Москвы, расположение нужных зданий, портреты деятелей, подлежащих аресту. За два дня до начала войны зондеркоманда на десяти машинах выехала в Польшу, в расположение 4-й танковой армии.
22 июня 1941 года вермахт перешел границу, началась война. Для Красной Армии это была внезапность, главная опасность которой заключалась не в неожиданном переходе границы и не во внезапном нападении, а в силе ударной мощи немецкой армии, в ее восьмикратном превосходстве сил и средств на решающих направлениях. Вермахт, особенно танковые войска, наступал смело, дерзко и решительно, окружая войска Красной Армии, ломая их сопротивление.
Как и немецкому командованию, мне казалось, что основные силы Красной Армии разбиты и «молниеносная война» близится к завершению. Но по мере того, как в упорных боях с большими потерями немецкие войска брали Смоленск, Рославль, Ельню, Юхнов, Малоярославец и другие населенные пункты, эйфория от первых побед постепенно начала сменяться удивлением и даже сомнениями. Ни я, ни германские войска и их генералы не ожидали и не предвидели такого упорного сопротивления русских войск.
К концу осени зондеркоманда достигла Кубинки, а затем и Голицына. Я в душе уже мечтал побывать в Малых Вяземах, в родовом поместье, что в 7 километрах восточнее Голицына, чтобы взять щепотку земли и отвезти на могилу матери, как она завещала. Но взломать оборону ни под Голицыном, ни под Наро-Фоминском немецким войскам не удалось. Здесь их и застигла зима.
С наступлением ранних морозов и обильного снега германские войска при отсутствии свежих резервов выдохлись. Командующий группой армий «Центр» фельдмаршал фон Бок вопреки мнению генерального штаба и самого Гитлера приказал приостановить наступление на Москву.
В начале декабря Красная Армия неожиданно перешла в наступление, нанеся сокрушительный удар по войскам вермахта, которые начали отступать.
Я, как и вся зондеркоманда, находился в шоке, не ведая и не понимая, что произошло. Танки стояли без горючего и боеприпасов, машины буксовали в наметах снега, солдаты в летнем обмундировании, спасаясь от бомбежки и артиллерийских снарядов, кидались в заснеженные кюветы. Из десяти машин в зондеркоманде осталось только два целых «хорха». Мы слили горючее с разбитых машин и под обстрелом российских штурмовиков двинулись с отступающими войсками назад, на запад. При очередном налете штурмовиков меня ранило в плечо. Я выполз из сугроба, где хоронился от бомбежки, в машине сделал перевязку, выпил стакан шнапса и, превозмогая боль, задремал. В полудреме всплывала реально виденная картина отступления, напоминавшая бегство армии Наполеона: толпы закутавшихся в гражданские одежды солдат, побитые машины, лошади и повозки на обочинах дороги.
В Дорохове, в полевом госпитале, я попытался обработать и перевязать рану, но там было такое скопление раненых и обмороженных, что ждать своей очереди оказалось бессмысленно. Врач посоветовал мне добираться до стационарного фронтового госпиталя в Гжатске.
В Гжатске, в госпитале, мне обработали, промыли и перевязали рану и как ходячего раненого поместили на постой в крестьянскую хату на долечивание. Там уже находилось трое обмороженных танкистов. Хозяйку и двоих детей они выселили в баню, а сами, расположившись за столом, всю ночь дулись при тусклой лампе в карты и пили трофейную водку, заставляя хозяйку топить печь. Днем они отсыпались.
В первую и последующие ночи я не мог уснуть: болело плечо и заедали клопы. На очередной перевязке я попросил поместить куда-нибудь, где нет клопов. Но мне ответили: везде они есть и посоветовали днем спать, а ночью бодрствовать.
Вскоре строгим приказом игра в карты в госпитале была запрещена во избежание участившихся случаев ссор, драк и даже убийств.
Я наконец приспособился к режиму: днем спал, а ночью читал и смотрел на новую мерзко-азартную игру, придуманную танкистами. Они чертили два круга: один большой, другой поменьше. Каждый ловил клопа — красного солдата Сталина — и выпускал в круг, ожидая, чей клоп быстрее выползет — тот и выигрывает. Выигравший радовался и резвился, как ребенок, разливая водку.
После излечения в госпитале к концу года мне предоставили отпуск. Побывав на могиле родителей, я вернулся в Берлин. Зондеркоманду к этому времени расформировали, а меня и двух других офицеров откомандировали к прежнему месту службы, в абвер».
Фрагмент из характеристики
«Обер-лейтенант германской армии, бывший поручик русской царской армии Ростов-Беломорин, русский, уроженец Москвы, православный, 43 года, рост 180 см, крепкого телосложения, по медицинским данным физически здоров, с устойчивой психикой и твердым, целеустремленным характером, аккуратный, подтянутый, со стройной осанкой и размеренной походкой. Имеет привлекательную внешность, правильные славянские черты лица треугольной формы, глаза голубые, средние, с дуговыми густыми бровями, волосы светлые с проседью, вьющиеся, зачесанные на пробор, нос прямой, средний, рот и губы средние, припухлые, уши маленькие, прижатые к вискам. Из особых примет: родинка в левой нижней части шеи, размером 2 на 3 см, на левой руке, у большого пальца, татуировка из трех букв «ЮРБ».
По политическим взглядам придерживается монархического устройства России, власть большевиков не признает, является преданным союзником Германии, с помощью которой надеется восстановить старый строй в России.
С абвером работает более десяти лет, пользуется абсолютным доверием, характеризуется как опытный разведчик, обладает высоким интеллектом, повышенной интуицией и острой наблюдательностью. В общении с агентами строг, требователен и устремлен. Навыки психологии позволяют ему устанавливать контакты с людьми, умело выявляя слабые и сильные черты собеседника, определять внутреннюю суть и реальную направленность будущих действий.
По характеру волевой, выдержан, самокритичен, склонен к компромиссам, в работе и быту дисциплинирован, алкоголем не злоупотребляет, к женщинам не равнодушен, увлекается пением и игрой на гитаре.
Рекомендуют: начальник отдела абвер-2 полковник Э. Штольц, генералы царской армии Шкуро и Краснов.
Заключение: Ростов-Беломорин соответствует требованиям и может быть зачислен в зондеркоманду «Москва».
Службы безопасности СД и СС».
«Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники», Николай Владимирович Губернаторов, Любовь Николаевна Аветисян, Виленин Григорьевич Пугаев, Григорий Тимофеевич Лобас
Свежие комментарии