НАПЕРЕКОР ПРОКЛЯТЬЮ

Книга, о которой идёт речь в рецензии, в России не выходила и, видимо, не выйдет здесь, по крайней мере, в ближайшее время. Очевидно, что власть не хочет, чтобы народ знал реальную правду о так        называемом "Власовском движении", а не ту пропагандистскую шелуху, которую нам навязывали более 40 лет и продолжают навязывать (Виктор Байгужаков).

 

                                                              Владимир Батшев. «Власов», в четырёх томах.

«Мосты» – «Литературный европеец», Франкфурт-на-Майне,

2002 – 2004

 

 В названии этого труда «Власов. Опыт литературного исследования» заключена своеобразная зашифрованность. Богатство документального материала, казалось бы, побуждало назвать исследование историческим. Но Владимир Батшев предпочёл другое определение, в связи с чем вспомним: религиозное мировосприятие не признаёт ничего случайного.

Религия, Власов, случайность... Речь о том, что читатель ищущий, верит он в Провидение или нет, найдёт в Священном Писании модели ситуаций, которые повторяются на протяжении человеческой истории. В Книге пророка Иеремии рассказывается, как правящий слой народа Израилева, его цари отступились от Бога, насаждая идолопоклонство и творя зло, и тогда Иерусалим был осаждён иноземцами. Господь послал к израильтянам пророка, дабы тот передал им: «Кто выйдет и предастся Халдеям, осаждающим вас, тот будет жив, и душа его будет ему вместо добычи».

А вот что находим о душе в книге Владимира Батшева, который приводит воспоминание жительницы Пскова: «Идея с помощью войны... сбросить страшного Сталина владела мною полностью. Тогда, я помню, записала в своих записках: «Надо спасать душу народа».

Многие иные свидетельства ещё полнее выявляют соотнесённость исследования с Библией, в которой не раз встречается: «Не тесните вдову и сироту и невинной крови не проливайте». Сравним этот рефрен с документом о действиях советского офицера: «Он самочинно расстрелял 2-х красноармейцев, искавших свою часть, и одну женщину, которая с детьми просила покушать».

Факт, придающий предельную широту обобщения исследованию, которое доказывает с непреложностью, что социализм предаёт подхваченные им идеи добра и справедливости, оборачиваясь именно пролитием невинной крови. Читая об истреблении миллионов людей самыми разными способами, задаёшься вопросом, а как было бы в библейские времена оценено, к примеру, такое? В Краснодаре у НКВД имелся особый чан-мясорубка – перемолотые в нём «человеческие тела спускались в Кубань; чан этот показывали при немцах, так же, как массовые захоронения в Катыни, в Виннице...»

Наступающие немцы открывали места кровавых расправ, учинённых коммунистами на огромной территории от Финского залива до Чёрного моря. Так, уходя из Львова, энкаведисты расстреляли арестованных, которых не успели вывезти: 600 украинцев, 400 поляков и 220 евреев. В другом месте немцы обнаружили не только множество наспех зарытых около тюрьмы трупов, но и в самой тюрьме – труп человека, повешенного за челюсть на колючей проволоке. В камере рядом лежали тела нагих мужчин и женщин без ушей, с выколотыми глазами.

И это лишь одно из бессчётных добавлений к тому, что большевики творили раньше. Узнавая всё более и более об их преступлениях, о разрушении и осквернении церквей, о репрессиях против духовенства, не можешь не сопоставить германское нашествие с понятием «Провидение»...

И люди сопоставляли. Владимир Батшев показывает это через собранные им рассказы. Одна из свидетельниц пишет про первую мысль, которая пришла ей при известии о войне: «Вот оно, начало конца советской власти!»

Подобных высказываний приведено много, и особенно примечательна дневниковая запись жительницы Царского Села: «У всех такое самочувствие, что вот, наконец, пришло то, чего мы все так долго ждали... не будь этой надежды, жить было бы невозможно и нечем. Прости меня, Господи! Я не враг своему народу, но мы все, вся Россия, страстно желаем победы врагу».

В последних словах есть несомненное преувеличение, оно оправдывается желанием видеть всю Россию верующей, когда могла бы стать реально-общей уверенность автора дневника: «Да и что нам до немцев. Жить-то будем без них». Главное – избавиться от проклятого строя!

Этот момент подготавливает нас к рассмотрению фигуры Власова и ситуации в целом через параллели с Библией, благодаря чему четырёхтомный труд Владимира Батшева видится значительно более глубоким – сравнительно со всем написанным о Власове. По-новому подходя к теме, писатель избегнул броскости, выбрав слова «опыт литературного исследования» вместо, скажем, – «историко-философского исследования». Но ведь и в самом деле: представима ли глубокая литература вне философских, вне религиозно-этических категорий?

Первое, что мы узнаём о Власове: он собирался стать священником, окончил духовное училище, семинарию. То есть ему были хорошо известны библейские сюжеты, понятно то, что именуется «путями Провидения».

Выбрав при Советах военную карьеру, он сосредотачивался на конкретных служебных задачах, как бы отгораживаясь этим от политики. Устранение Сталиным неугодных, разорение крестьянства, насаждение доносительства и иное подобное должно было восприниматься им как «ошибки эпохи», столь глобальные, что не ему пристало думать об их исправлении.

И с началом войны, убедительно показывает Владимир Батшев, его герой действовал так, как действовал бы в нормальной стране талантливый, верный своему долгу генерал. Власов умело командовал армией, упорно оборонявшей Киев, и с боями вывел её остатки из окружения. В решающие дни декабря он стал спасителем Москвы: его 20-я армия, занимая центральный участок фронта, контратаковала немцев и потом гнала их почти сто километров через Волоколамск до Ржева.

После этого успеха Власов дважды встречался со Сталиным, и обе сцены прописаны в книге с драматической глубиной. Генерал, который в острейшие минуты старается думать лишь о деле, определённом ему войной, и деспот, пристально за ним наблюдающий. Тиран, который ради господства над страной предаёт миллионы и миллионы на смерть и муки, размышляет, как с наибольшей для себя выгодой употребить одного из невольников. Власов видит это со всей ясностью, но и зная, что на него надето ярмо, стремится к служению по совести. Служению не этой креатуре Рока, а делу, как оно понимается. Таков психологический портрет, замечательно удавшийся Владимиру Батшеву.

Его герой послан на Волховский фронт выправлять положение, которое стало критическим из-за бездарных приказов Верховного главнокомандования. Власов и здесь подтвердил репутацию превосходного военачальника, почему главнокомандующий фронтом, видя в нём конкурента, направил его во 2-ю ударную армию, попавшую в «мешок». Генерал понял, что обречён: на него свалят вину за неминуемую катастрофу. Но остался верен себе тому, каким был на протяжении карьеры. Деля со своими солдатами испытания нещадной тяжести, он стремился спасти армию, и часть её вырвалась. Сам же он, не покинув тех, кто оставался в окружении, угодил в плен.

Его выдал местный крестьянин – штрих весьма многозначащий в книге, где с небывалым до того охватом удостоверены антисоветские настроения в народе и нежелание многих воевать за социализм. Когда танки вермахта приближались к Москве и сталинская клика сколачивала так называемое «народное ополчение», крестьяне одного из сёл, по свидетельству потрясённого очевидца, нетерпеливо ждали: вот бы им выдали оружие! уж не в немцев стали бы они стрелять.

Как этого ни хотелось бы кому-то, невозможно отмахнуться от документов: там, там и там красноармейцы, даже при угрозе смертной казни, отказывались стрелять в немцев. А что возразят на такое? Командир полка открыто объявил солдатам, что переходит на сторону немцев, позвал с собой желающих – и весь полк пошёл за ним. Люди хотели влиться в Освободительную армию, чтобы свергнуть Сталина. Та же цель объединяла группу ленинградской молодёжи, свыше тысячи человек: уклоняясь от мобилизации, они ушли в леса под Гатчиной и дождались немцев.

Уже в июле сорок первого количество перебежчиков насчитывало десятки и десятки тысяч, что нагоняло страх на Сталина и отражалось в приказах относительно создавшегося положения: «На всех фронтах имеются многочисленные элементы, которые даже бегут навстречу противнику...»

В исследовании развёрнута впечатляющая картина массовой и повсеместной сдачи в плен. Одному немецкому переводчику сдалось двести красноармейцев, причём они пристрелили комиссара, оказавшегося «очень строгим». Всего же только под Киевом, к примеру, сложили оружие 665 тысяч солдат. Интересно отметить: когда Будённый, бросив окружённые войска, улетел на самолёте, его шофёр добровольно пригнал в германский штаб личный автомобиль маршала.

К зиме сорок первого в плену оказалось примерно три миллиона, и размышления Владимира Батшева по этому поводу особенно важны вот чем. Немцы зачастую пребывали в поразительном самообмане: они полагали, будто людьми, которые не сопротивляются им, движет преклонение перед высшей расой. Подобное представление согласовалось с примитивной нацистской пропагандой, объявившей Россию завтрашней германской колонией.

Что немцы пришли как завоеватели – объективно подтверждено в труде примерами вопиюще варварского отношения к пленным. Сколько их замёрзло зимой под открытым небом на полях, оцепленных колючей проволокой, сколько погибло от голода, от дизентерии, тифа... Надежды, что Гитлер ведёт антибольшевицкую, а не захватническую войну, оказались иллюзорными. Но ведь и библейские Халдеи, осадившие Иерусалим, не явились ангелами. Религиозное восприятие жизни не сводится к ожиданию добрых избавителей. Человеку дано право выбора, он может решиться или нет на самостоятельную борьбу за своё освобождение. В свете этой простой истины немцев следовало воспринимать только как орудие Провидения, как средство, которым надо воспользоваться для свержения Сталина – с тем, чтобы бороться и против нацизма.

В четырёхтомнике рассказывается о выборе, который сделала одна из самых деятельных русских эмигрантских организаций – Народно-трудовой союз. Ещё в преддверие войны НТС открыто заявил своё решение: «Ни со Сталиным, ни с Гитлером, а со своим народом». С первых же дней наступления вермахта члены союза стали устраиваться в различные германские учреждения, чтобы попасть на истерзанную коммунистами и войной родную землю. Одни ехали в Россию как инженеры, электромонтёры, землемеры, другие пробирались нелегально. В исследовании представлены воспоминания Г.С.Околовича, Я.А.Трушновича, В.Д.Поремского и их соратников, которые помогали народу восстанавливать жизнь, с тем чтобы после слома сталинского режима были изгнаны и немцы. Г.Я.Гандзюк, к примеру, стал вторым бюргермайстером Смоленска, и на этом посту у активиста НТС оказалось немало возможностей.

Владимир Батшев говорит новое об органах власти на оккупированной территории. Он проследил на фактах, что в народе жило правильное осознание момента. Коммунисты при отступлении уничтожали все структуры жизнедеятельности, разрушали пути сообщения, средства связи, систему водоснабжения, истребляли запасы продовольствия, сжигали архивы. Но население сумело сорганизоваться и наладить жизнь, создав местные органы самоуправления. Германское военное командование из практических соображений не могло не признать их – и «превращение захваченной территории в колонию не осуществилось!» Исследование вскрывает суть поражения, которое нанесла гитлеровцам отнюдь не Красная армия: «Факт признания органов самоуправления был первой уступкой нацизма, его первым отступлением от прокламированной ранее политики на Востоке».

В тылу германских войск на Брянщине, в обширном районе, где в условиях самоуправления жило более миллиона русских, с партизанами воевали русские добровольческие батальоны, быстро выросшие в крупное формирование: местную Русскую народную освободительную армию. Вопреки трезвону о «расовом превосходстве», вопреки представлениям о своей военной мощи, немцы оказались неспособны вести войну без помощи россиян. С начала вторжения в германских частях появлялось всё больше и больше добровольных помощников. «Фельдфебели скрывали их от капитанов, капитаны от полковников, полковники от генералов, генералы от Ставки фюрера, не желавшего «иметь с русскими ничего общего».

Желание Гитлера – это одно, а неумолимая реальность, которую воссоздал Владимир Батшев, совсем иное: «При каждой немецкой дивизии оставались русские пленные, которых одевали в немецкую форму, и они сражались на стороне немцев. 34-я пехотная дивизия предложила всем пленным в 1941 году признать их равноправными солдатами. И в результате, с 1942 года, почти половина этой дивизии состояла из бывших красноармейцев».

В то время, когда пленный Власов переосмысливал свою судьбу и происходящее, «буквально в каждой немецкой дивизии, находившейся на Восточном фронте, был минимум один, а то и несколько добровольческих батальонов, охотничьих сотен, разведывательных взводов и так далее». Осенью 1942 года уже от 800 до 900 тысяч русских людей воевало против советского правительства, и эта историческая правда делает неопровержимой основополагающую мысль исследования: «Советско-германская война была не только войной одной страны против другой, но и войной русских против русских, войной гражданской».

Те, кто противостоял коммунистам, те, кто был готов на это, нуждались в вожде: в известной, авторитетной личности. Власов не мог не увидеть вопрос, обращённый к нему Провидением. В жесточайшем испытании, искушаемый соблазнами, он поступил согласно внутренней установке православного человека. Не стал немецким наймитом, не выговаривал для себя блага, а начал, что высвечено в книге, с условия: он будет воевать, только если Германия признает Русское национальное правительство, видя в новой России равноправного союзника, и разрешит объединение всех добровольцев в Освободительную армию. Эти требования, несмотря на угрозы гитлеровцев, жёсткость и остроту ситуаций, Власов ни на йоту не изменил.

Он принял как долг рискованную роль представителя и защитника пленных, которых предало сталинское руководство. Миллионы этих людей связывали свои ожидания с Власовым, что видно из данных: «80 процентов советских военнопленных выступали за национальную русскую добровольческую армию в русской форме для борьбы против большевизма».

На том, как, вопреки сопротивлению Гитлера, через неудачи и поражения, оформлялось Освободительное движение генерала Власова, писатель всецело сосредоточивается во втором томе.

Неудержимое устремление народа к свободе вылилось в создание в 1942 году Русской Национальной Народной Армии: сокращённо РННА. Её зарождение связано с историческим русским городом Смоленском, где приносила свои плоды работа подвижников НТС. Древний Успенский собор большевики превратили в музей, но после их изгнания храм Божий вновь открылся для верующих. «К счастью, – отмечает Владимир Батшев, – собор с его на редкость красивым иконостасом, шедевром искусства, остался цел и невредим».

Сюда же, в Смоленск, в конце февраля 1943-го, приезжает генерал Власов. К тому времени РННА, которая упорствовала в том, чтобы вермахт считал её своей равноправной союзницей, уже не существовала. Автор приводит красноречивый документ: запись слов Гитлера о том, как он поступил, узнав, что «на центральном участке фронта русские эмигранты затеяли создание какой-то своей армии...». Но «я приказал разогнать их», – заявил Гитлер.

То, что произошло с РННА, не вызвало у Власова желания смириться. Посетив в Смоленске собор, он долго беседовал со священником, а затем выступил перед русскими людьми. Он «был хорошим оратором, – читаем мы. – Его глубокий, звучный бас звучал необыкновенно. Он говорил просто, выбирал меткие сравнения и сразу установил контакт с публикой. Как человек из народа, он знал, чем можно увлечь этих людей. К тому же, он обладал врождённым чувством собственного достоинства – от него исходила уверенность в своих силах и убеждениях».

Воссоздаваемый Владимиром Батшевым характер более всего характеризуется штрихом: «Он говорил о целях Освободительного Движения, о том, что в результате борьбы возникнет свободная Россия, в которой будет свободным каждый человек. Он подчеркнул, что свержение сталинского режима – дело, прежде всего, самих русских. Он заявил, что национал-социализм в России не допустим. После победы будет установлен такой строй, который отвечает чаяниям всех народов России».

Сказанное не было пропагандистской фразой. Во втором томе мы встречаем не один пример того, как Власов боролся за русскую символику РОА, символику, которая доказывала независимость Русской Освободительной Армии. Её «офицеры старших чинов носили на фуражках... кокарду царского времени, при цветах: белый, синий и красный. Это соответствовало желанию Власова».

В третьем и четвёртом томах показано, как имя генерала и слово «РОА» влияли на всех тех, кто оставался под ярмом большевизма. По мнению советского военачальника Н.К.Попеля, «листовки Власова были опаснее немецких». Попелю вторит маршал Советского Союза В.А.Чуйков. «Вообще, судя по испуганно-суровому тону всех сообщений о власовцах, – пишет Владимир Батшев, – моральное состояние советских солдат даже после победы под Сталинградом оставалось крайне неустойчивым». Симптоматичен факт, что шведский король «проявил большой интерес к национальной русской организации генерала Власова».

С его именем отождествлялась идея «третьей силы», выдвинутая Народно-трудовым союзом. Только в одном 42-м в Россию было переправлено около трёхсот его членов. Лозунги НТС находили у населения самый живой отклик. Надежда на избавление от большевизма не угасала, что широко и полно показано в четвёртом томе. Даже в феврале 45-го советские солдаты переходили к неприятелю, чтобы вступить в армию Власова.

Развёртывая на протяжении четырёх томов картины сопротивления большевизму, рассказывая о русских добровольцах, которые решили воевать против него по праву истинных патриотов, автор доказал: Сталина спас Гитлер, не допустив действительного создания РОА в 1942-43. Владимир Батшев побуждает вдумчиво взглянуть на конец войны, на её последствия и ответить тем, кто продолжает чернить Власова и власовцев. Выдвигается обкатанный довод: если бы с их помощью Германия победила, то русские были бы обращены в рабов.

Читая исследование, усмехнёшься: какая германская победа – после морозного декабря под Москвой? Гитлер тогда потерял (не без помощи того же Власова) «не только победу, но и орудие своих побед. Это не сразу поняли, – замечает писатель, – недостаточно оценено это ещё и сейчас». Танковые армии, наступавшие на Москву, представляли собой страшный таран, который в 18 дней покончил с Польшей и в один месяц – с Францией. Это была элита, что два года добывала Гитлеру победы. Восполнить потерянное Германия уже не смогла. После сорок первого ей пришлось выдвигать на первый план пехоту, которая раньше следовала за танковыми клиньями. Пехотные дивизии часто не отличались качеством: слабые кадры, недостаточные вооружение и моторизация. До Кавказа немцы дошли пешком, и не раз машины буксировались лошадьми.

Ясно, что, вступи РОА в войну, скажем, в сорок третьем, открывались бы лишь две вероятности. Всенародное выступление смело бы Сталина, и народ вместе с РОА повернул бы оружие против гитлеровцев. Или, что реальнее, война бы затянулась. «Пути Провидения» в таком случае сомнений не оставляют: на Германию упали бы атомные бомбы. Гитлер вряд ли капитулировал бы после двух ядерных ударов, а у американцев имелось, кроме тех известных, ещё шесть бомб: это, так сказать, на первое время.

Власовская же армия воевала бы где-нибудь под Смоленском и Псковом. Крах Германии оставил бы русских наедине с русскими, и, скорее всего, большинство пошло бы за Власовым против коммунистов... Но вместо этого народ совершил великий подвиг спасения: Германии от ядерных бомбардировок. Не кривя душой согласишься: дело действительно благое и великое. Но надо прямо об этом и говорить, а не мусолить миф о «спасении народов от германского рабства». Ветеранам, обиженным, что с развалом СССР и прочим, их боевое прошлое теряет смысл, нужно уяснить: смысл налицо. Западная Европа, не познавшая атомных взрывов. Её и ныне Россия, единственная в мире, избавляет от радиоактивного загрязнения: принимает ядерные отходы.

Всё это так, к слову, и никакого отношения к предательству не имеет: не правда ли? Однако обсудить его заново придётся. Владимир Батшев и его труд уйти от этого не позволят.

 

Напечатано в журнале «Мосты», № 1/ 2004, Frankfurt/M., ISSN 1613-1770, с. 333.

Также в журнале «Посев», № 8/ 2005.

Игорь Гергенрёдер

http://www.imwerden.info/belousenko/books/Hergenroether/hergenroether_vlasov.htm

---

     Имя писателя-эмигранта "четвертой волны" Владимира Батшева знакомо российскому читателю. Менее, вероятно, известен выходящий с марта 1998 года во Франкфурте-на-Майне журнал "Литературный европеец" - единственное на сегодняшний день подобное издание на русском языке в Западной Европе (эл.адрес www.le-online.org). Издатель и главный редактор "ЛЕва" Владимир Семенович Батшев - бывший москвич, автор двух десятков книг, последняя из которых - 3-й том тетралогии "Власов. Опыт литературного исследования" - недавно вышла в Германии. 

   

Если о Батшеве можно сказать "бывший москвич", то уж никак не скажешь, что он бывший диссидент. Таковым он был, есть и, насколько могу судить, им и останется (во всяком случае, оснований к перемене своих взглядов Владимир Семенович пока не видит). Еще в 1960-е годы, в неполные 18 лет, он являлся активным деятелем неофициальной литературной молодежной группы "СМОГ", что расшифровывалось ее участниками как "Самое Молодое Общество Гениев" или "Смелость. Мысль. Образ. Глубина.". "Смогистами" были Леонид Губанов, Саша Соколов, Юрий Кублановский, Евгений Кушев, другие молодые поэты, прозаики, художники - только московская группа насчитывала около 60 человек, а были еще и ленинградцы. О том времени Батшев написал воспоминания с характерным названием "Поколение с перебитыми ногами" и автобиографический роман-документ "Записки тунеядца", вышедший в 1994 году в московском издательстве "Голос" и названный "Литгазетой" "одной из десяти лучших книг конца ХХ века".   Именно по статье за тунеядство, широко применявшейся "идеологами" КГБ для репрессий инакомыслящих, молодой поэт Владимир Батшев - участник демонстраций в защиту Буковского, Нарицы, Осипова, Бродского, член оргкомитета в защиту Синявского и Даниэля, - был осужден Мосгорсудом на 5 лет ссылки в Красноярский край. Но его имя уже было известно за рубежом, его стихи и статьи публиковали "Грани", "Посев", позже - "Континент". Под давлением международного общественного мнения, организованного издательством "Посев", власти были вынуждены амнистировать Батшева и он вернулся в Москву. Потянулись годы литературной поденщины, печатался под псевдонимом. Правда, удалось окончить заочное отделение сценарного факультета ВГИК, но тоже, мягко говоря, не без сложностей. Потом его еще дважды высылали из Москвы, однако шел уже 1985-й, "перестроечный" год с его "гласностью", и хоть на поверку она оказалась пустомельством, гайки режима ослабли.   С 1994 года Владимир Батшев живет в Германии и вот уже семь лет редактирует и издает ежемесячный журнал "Литературный европеец".  

     Владимир Семенович, устойчиво мнение, что эмигрантское издание способно существовать лишь при наличии дотаций. Как "ЛЕву" удается выжить в одиночку?   - Не без труда, конечно. Но идея создания литературного журнала не показалась мне утопичной - я самиздатчик со стажем. Проблемой не было и отсутствие средств для издания. Ведь, воистину, не имей сто рублей - имей сто друзей. А друзей нашлось не сто, а во много раз больше, и число их растет, за что редакция им искренне благодарна! Наш журнал - это товарищество на паях. Печататься в нем могут только его подписчики, причем, исключительно на безгонорарной основе (графоманов мы не печатаем даже с приплатой). А начался журнал так: в феврале 1998 года я разместил в нескольких русских газетах Германии воззвание к живущим здесь русским писателям объединиться в творческий союз. Дальше - больше, и на сегодняшний день только членов учрежденного редакцией Союза русских писателей в Германии 60 человек. Есть группа авторов, именовавшихся в советские времена творческим активом - это еще 150-180 человек.   О качестве публикуемых материалов можно судить хотя бы по тому, что за напечатанную в 3-м номере "ЛЕва" повесть "Записки из подвала" ее автор Наталья Стремитина получила австрийскую литературную премию за 1998 год. Елену Иноземцеву после публикации у нас пригласили сотрудничать в престижное американское издание. Ольга Вайнингер, по мнению всемирно признанного авторитета в области современной русской литературы профессора Вольфганга Казака (увы, в январе 2003 года он умер), является лучшей на сегодня русской поэтессой в Германии. В журнале публикуются такие известные писатели, как Борис Хазанов, Игорь Гергенредер, Владимир Порудоминский, Борис Рохлин, Юрий Дружников, Николай Боков. С нами сотрудничает известный архивист, превосходный специалист по Серебрянному веку Михаил Васильевич Толмачев-Нехорошев, передавший редакции множество материалов, ранее нигде не опубликованных. Недавно вышла его большая книга о Серебрянном веке, треть которой впервые опубликована у нас. То же могу сказать и о книге Владимира Брюханова "Заговор графа Милорадовича": впервые этот нетрадиционный взгляд на восстание декабристов нашел отражение именно в нашем журнале. Со страниц "ЛЕва" пришли к читателю неизвестные стихи Андрея Амальрика, Леонида Губанова, незаслуженно забытый прекрасный роман писателя-эмигранта "первой волны" Виктора Емельянова "Свидание Джима" и многое другое.   С января нынешнего года наш писательский союз выпускает и "толстый" ежеквартальный журнал "Мосты", задачу которого мы видим в поддержке творческой активности наших авторов, в печатании и распространении вольного русского слова, правдиво отображающего жизнь, мысли, надежды и стремления современного человека; вольного слова, не имеющего возможности пробиться к российскому читателю через барьеры догм и идеологических стандартов.   Не раз доводилось слышать от людей, относящих себя к поколению "шестидесятников", такие суждения: "Мы раскачивали советский строй, но, если бы знали, к чему это приведет, ни за что бы не стали этого делать". Это и Александр Зиновьев сейчас пишет, и Фазиль Искандер заявлял на встрече с читателями в Германии. Какого мнения вы, Владимир Семенович, о подобной позиции?   - Позиция эта насквозь фальшива и придумана сегодня. Никогда эти люди не "раскачивали" тот строй, как это делали, например, Солженицын или Буковский. Зиновьев - он вообще в те времена был правоверным русским национальным коммунистом и преподавал диалектический материализм. Не зря же он спокойно вернулся в Россию, где был принят, и теперь печатается во всех "левых" изданиях. Он и ему подобные проповедовали "социализм с человеческим лицом", прекрасно понимая, что никакого человеческого лица у коммунизма быть не может, что это чистой воды эвфемизм, что альтернатива коммунизму - одна: ка-пи-та-лизм! Но поскольку за одно это слово могли в тюрьму посадить, они и "боролись" за "человеческое лицо" социализма, что являло собой классический пример "фиги в кармане".   Как вы относитесь к творчеству "шестидесятников"?   - Смотрю на него, как на историю литературы. Роль "шестидесятников" состояла в том, что после тупого сталинского "соцреализма" они расшевелили литературную форму. В первую очередь, это относится к Анатолию Гладилину, Василию Аксенову, Анатолию Кузнецову. А остальных назвать "шестидесятниками" можно довольно условно - разве что, по времени. Так по времени и я отношусь к этому течению - я ведь 1947 года рождения, с "самиздатом" знаком лет с 16, еще в школе читал запрещенных тогда Цветаеву, Мандельштама, Гумилева, Ахматову, "Доктора Живаго". Только, в отличие от "шестидесятников", называвших себя "детьми ХХ съезда", я никогда и ничьим "дитём" себя не считал (кроме, естественно, собственных родителей). Но и с родителями я всегда конфронтировал, они до конца своих дней были членами КПСС, хоть и очень сильно оказались ушиблены своим временем - у меня же вся семья пострадала: деда по линии отца в 1919 году расстреляли красные, а был он простым биндюжником в маленьком украинском городке Александровка. Когда его жена - моя бабка, - просила, чтобы и ее убили, сказали: "Зачем? Мы у вас только мужиков выбьем". И выбили. Деда по линии мамы - рабочего Горьковского автозавода, - в 1937 году, в числе всего персонала цеха (а это более 200 человек) арестовали за вредительство (в цехе случилась авария), а когда выпустили, то у него от побоев начался туберкулез и он умер. В 1948 году моего отца "вычистили" из системы авиационной промышленности лишь за то, что он был еврей. Вот почему я родителей называю "ушибленными своим временем". Я это с ранних лет понял и развивался иначе. В интеллектуальном плане на меня оказал огромное влияние ближайший друг отца - философ и культуролог, исследователь и продолжатель идей М. М. Бахтина, глава известной философской школы Владимир Соломонович Библер. Он меня знал с моего рождения, я ему лет до 20 все написанное приносил, делился с ним своими взглядами. Он не был их сторонником, но относился к ним весьма толерантно. Долгое время я находился под влиянием Владимира Буковского - он был моим кумиром, он очень четко расставил все мои мысли по полочкам, обозначил ясные ориентиры. Потом пришли литературные симпатии, но это уже другая тема.   Во времена перестройки "Грани" и "Посев", с которыми вы сотрудничали, стали выходить в Москве, но вскоре издание их прекратилось. Чем вы это объясняете?   - Они, как и "Континент", выполнили свою историческую роль, поскольку эмигрантское издание не может существовать в метрополии. Оно, как дерево, пересаженное в другую почву, гибнет. Такие издания в России не жизнеспособны - там иная система человеческих отношений. К тому же российскому массовому потенциальному читателю сегодня, как и 10 лет назад, как, вероятно, и в обозримом будущем, не до духовной пищи в виде книги или журнала - он думает лишь о том, как ему и семье выжить физически. В России нет зависимости писателя от читателя, как это имеет место быть в достаточно замкнутом мире эмиграции. Там зависимость только от денег, поскольку читатель абстрактен, он теряется на безграничных просторах России. А тут он конкретен. И живущему в эмиграции писателю ни к чему ни в "обойму" попадать, ни "выламываться" в своем литературном письме, как это делают писатели российские, стараясь позаковыристей расписать, как он бабу в бане поставил в позу, а она оказалась..., и так далее. Не нужно этого всего делать живущему здесь писателю Я могу спокойно писать, например, о том, как мой герой - молоденький пацан Давид, идет сражаться с Голиафом.   Но писатель в эмиграции пишет с оглядкой на свое "вчера".   - А писатель всегда пишет с оглядкой на "вчера". Это есть опыт - жизненный и литературный, - без которого писателя и быть не может.   Как вы оцениваете состояние литературного процесса в России?   - К тому, что еще в 1994 году, за год до своей смерти, сказал основатель и главный редактор журнала "Континент" Владимир Максимов в своем интервью (оно единственный раз было опубликовано полностью только в 53-м номере "ЛЕва" за 2002 год) добавить по сути мне нечего - всё будто сегодня сказано. Литературный процесс в России находится в полнейшей стагнации. В публицистике единственное, что появилось выдающееся, так это "Россия в обвале" и "Двести лет вместе" Солженицына. А в прозе ничего равноценного по значимости не вижу. Не называть же литературой все те ужимки постмодернизма, чем занимаются сегодня люди, называющие себя современными российскими писателями. Они, как всегда, кричат об особом пути российской литературы, о ее особых приоритетах. Но в этих заклинаниях я лично вижу желание в очередной раз отгородиться от мира из-за неспособности сказать новое слово.   Но ведь ежегодно присуждаются всякие громкие литпремии - Большая литературная, Букер-Смирнофф, другие.   - И цена большинству из них - грош в базарный день. Все эти конкурсы - всё та же советская система "обоймы": есть группа заинтересованных лиц - человек пятьдесят, которые, как и 70, и 30 лет назад, живут и кормятся вокруг всех этих конкурсов. Заметьте: в последние годы там крутятся одни и те же имена, разбавляемые для разнообразия новыми, которые быстро выпадают - силой или обстоятельствами их отодвигают. За последние годы Букера, например, по-настоящему талантливые люди получили считанное число раз. Вот мой старинный приятель Саша Морозов за свой прекрасный роман "Чужие письма" получил (он этот роман еще в 1969 году написал, 30 лет ждал, чтобы вещь пришла к читателю!). И все это творится на фоне проводимых в мире действительно справедливых литконкурсов. Я уж не говорю о Гонкуровском - это, на мой взгляд, эталон. В известных мне конкурсах Германии или Америки такого, как в России, когда "человек обоймы" "пробивает" своего протеже, произойти просто не может. Здесь иная система отбора - нечто похожее делалось в бывшем Союзе на сценарных студиях: вначале проводился открытый конкурс, куда под псевдонимом свою вещь мог прислать любой. Затем из, к примеру, двух тысяч присланных работ отбирались 200, авторам которых (уже под своими именами) предлагали написать сценарий на заданную тему. Из этих двухсот отбирали десять лучших, а из них - победителя, при том, что вся десятка лучших сценариев шла в производство. А здесь с самого начала сплошные "подковерные игры".  

   А что за "игры" происходили с вашей тетралогией о генерале Власове?  

- Да это и не игры вовсе, а идейная позиция многих нынешних российских книгоиздателей, отказавшихся печатать книгу в авторской редакции. Предлагали выкинуть все, что касается освободительного движения. В лучшем случае, показать его не антисоветским, как это было на самом деле, а узко антисталинским. И не "выпячивать" отдельные черты и поступки самого Власова. То есть, выхолостить саму суть книги. В некоторых редакциях меня вообще обвиняли в незнании истории Второй мировой войны (это при том, что я привожу обширнейший фактологический материал!).   

Насколько ваш первоначальный замысел соответствует результату?  

- Еще в 1989 году я задумал роман о герое и мученике - наподобие тех биографических повестей и романов, что выходили в серии ЖЗЛ. Но замысел оказался столь незначительным в сравнении с возможностью показать освободительное движение народов России в период войны, что сейчас мне и самому удивительно, как я ставил такую мелкую задачу. В конце концов, этот сюжет - биография Власова - остался лишь одной из линий книги. Главная же тема - гражданская война в СССР в 1941-45 годах. Это не гипербола: война такая велась, но данный факт до сего дня замалчивается российской историографией. По этой причине и удалось мне издать роман только в Германии. В 2002 году вышел первый том, второй - в 2003-м, третий - только что, а заключительный, четвертый, выйдет в мае. Примечательно, что и российская критика предпочла роман "не заметить" (кроме "Литературной России"), чего не сказать о критике в остальном мире.  

Но вот и "Московский комсомолец" за 18.02.04. сподобился заметить. И не просто "заметить": журналистка Елизавета Маетная, обвиняя вас в "переписывании истории до неузнаваемости", сулит судебный иск о защите чести и достоинства Аркадия Гайдара и Валентина Дьяченко. По Маетной, изложенные вами обстоятельства смерти Гайдара ("писатель погиб от рук надзирателя в лагере под Воркутой") не соответствуют действительности, а рассказ об этом ныне покойного В. Дьяченко, якобы, приписанный ему вами, навет. Как вы прокомментируете статью Е.Маетной?  

- Судя по тексту, "московская комсомолка" Маетная не читала моего "Власова". Я не "переписываю историю России", как она это с пафосом заявляет. Вот с документами в руках мифы разоблачать - да, это я делал и делаю. В отличие от Маетной, занимающейся мелкой подтасовкой. Так, в первом томе "Власова" (стр.231) я привожу лагерную байку, рассказанную кинодраматургом и мосфильмовским редактором Валентином Дьяченко. Вырвав из общего контекста 10 строк, Маетная разворачивает целое действо, которое к сути мною написанного отношение имеет весьма отдаленное.   Вся ее аргументация сводится к ссылке на вдову Дьяченко, считающую, что раз муж никогда не рассказывал ей той истории и не отразил ее в своих воспоминаниях, значит, все это вымысел. Но, спрашивается, почему Дьяченко непременно должен был поделиться этим с женой или отметить в мемуарах? И потом: рассказ Дьяченко - не более чем лагерная байка, которую тот, будучи сам узником ГУЛАГа, мог от кого-то слышать. А уж как те байки рождались (и, как видно по публикации МК, рождаются) - Маетной ли не знать! Ведь это ее слова - "писатель погиб от рук надзирателя в лагере под Воркутой". У меня в книге такой фразы нет, "привязка к местности" - авторства "комсомолки". И позволительно будет спросить: а что же вы, мадам, проигнорировали две с половиной страницы текста, предшествующего байке Дьяченко? Там-то как раз и приводятся реальные обстоятельства смерти Гайдара, замалчиваемые как прежде советской, так и ныне российской историографией: Гайдара-то при выходе из окружения застрелили свои, т.к. он хотел их всех "сдать" в особый отдел после перехода линии фронта. Читайте уже вышедшие тома, любезная: в них что ни страница - то ссылки на справочный аппарат. И по поводу Космодемьянской, и по поводу Матросова. Как уже сказано, в своих работах я разоблачаю мифы. Не облыжно, как это принято у вас - по принципу "такого не может быть, потому что такого не может быть никогда", - а на документальной основе.   Теперь о методах сбора информации Маетной (мне лично мадам, позвонив, не представилась - ее фамилию я прочел в газете). Позвонила же она мне с единственным вопросом: где ей достать в Москве мою книгу? Отвечаю: нигде, но можете воспользоваться комплектом "Литературного европейца", имеющимся в библиотеке ЦДЛ. Мадам была настолько приторно любезна, что я было заподозрил нечто неприятное, но поскольку целей своих она не раскрывала (рецензия? анализ? ругань? - все на пользу книге!), то вступать с ней в беседу мне было неинтересно. Но как рассказал мне московский корреспондент "ЛЕва" В.Г. Капианидзе, она в тот же день позвонила и ему, заявив, что "они - (кто "они"? КГБ-ФСБ?) - собираются подавать на Батшева в суд". Известный приемчик! Мне так ни звуком не обмолвилась (понимала, видать, что мне плевать на их суды), а корреспондента вздумала пугать.   Э-эх, ничего не меняется! Да и что может измениться в издании, по сию пору прозывающимся "Московский комсомолец"? Разве что "желтизны" прибавиться на потребу охочему до нее читателю, которого редколлегия, как мне сдается, держит за круглого простофилю. То-то Маетная в паре с секретарем Союза кинематографистов России Александром Островским сокрушаются по поводу безденежья родственников Гайдара, у которых, оказывается, напрочь нет средств обратиться в немецкий суд за защитой якобы поруганной мною чести их деда! Для вящей убедительности мадам и филантропов зовет раскошелиться на такой процесс, патетически вопрошая: "Неужто, никому за державу не обидно?".  

Но по Маетной выходит, что вас обвиняет в исторической фальсификации и ветеран издательства "Посев" Михаил Славинский.  

- Михаил Викторович, узнав о ссылке Маетной на него, был весьма удивлен, что ему приписывают подобные высказывания. По его словам, ему позвонила некая дамочка, назвавшись из "МК", спросила мой телефон и завела разговор о "Власове". Как мне передал Славинский, он ей сказал, что труд этот огромен по объему исследованных материалов, что я работал долго в архивах - в частности, три года в архиве НТС, - собирая материалы об участии членов НТС во власовском движении, и найденное отразил в книге.   И в этой связи хочу отметить главное: книга не о Дьяченко вовсе, и не о Гайдаре - они проходные персонажи первого тома, а во всех четырех томах таковых около 500! Лукавит Маетная, заявляя, что моя книга не о Власове. Эта книга не только об Андрее Андреевиче Власове: она - о времен Второй мировой войны антикоммунистическом движении народов России, которым тогда было суждено погибнуть. Упомянутые же Маетной анонимные "известные исследователи проблемы т.н. власовского движения", якобы отозвавшиеся о "Власове", как о работе, "недостойной обсуждения" - это традиционная комсомольская ложь: на сегодняшний день, только на первые два тома, в мире вышло более трех десятков рецензий. В отличие от "маятной желтизны" - обстоятельных и позитивных.