Фрагмент агитплаката, призывающего к укреплению трудовой дисциплины в колхозах. Ташкент, 1933
Изображение: Фонд Марджани
Мой дедушка по маме в годы войны был главным бухгалтером на крупном узле железной дороги. Через этот крупный транспортный узел проходило много поездов на фронт и с фронта. Разумеется, всё это находило свое отражение в бухгалтерских документах.
И, поскольку время было военное, нагрузка — очень большой, дедушка часто не возвращался домой или приходил очень поздно. Несмотря на пост, машины ему не полагалось, и он добирался пешком.
Мой дедушка был очень порядочным человеком. Он был тих, добр, но чрезвычайно честен и в этих вопросах упрям. Он был очень привязан к семье и всякий раз остро переживал внеурочную разлуку с женой и детьми, когда приходилось задерживаться по делам.
В те тяжёлые для страны годы активизировались воры и рвачи, особенно много их было в структурах обеспечения и, пожалуй, транспорта. Потому что грузы, отправляющиеся на поездах, в понимании военного времени были бесценны: это одежда и продовольствие. И чем тяжелее была обстановка в стране, тем выше была стоимость этих грузов. Тем алчнее за ними охотились. Разумеется, в тяжёлый для Родины час возрастала и их моральная стоимость.
Банда таких воров сформировалась и в управлении этой дороги.
Как потом шёпотом рассказывала бабушка (эта привычка откровенничать с оглядкой у неё сохранялась долго), в чёрных делах были замешаны не последние люди из руководства. Такие, что они по субординации имели право давать указания дедушке. Днём эти люди были обычными, как всегда.
Но как только контора пустела, они превращались в развязных и пьяных наглецов. По одному или по несколько человек они навещали дедушку за его вечерней работой, курили в его кабинете, тыкали пальцем в баланс. Но главное — появившись, они всякий раз требовали от деда свести цифры таким образом, чтобы один или два вагона из какого-нибудь состава затерялись в многочисленных тупиках.
Боясь, что в этом замешаны не только те, кого он видел по вечерам, но и фигуры крупнее, он боялся кому-либо рассказать о вечерних своих командирах. В то же время он понимал, что рассказать обязательно надо. Эта двойственность его мучила. А по вечерам, засидевшись за счетами, он в страхе ждал появления своих руководящих мучителей. Дедушка начал пить. И, приходя домой пьяным, часто плакал и каялся в пьянстве. Но, думаю, не только из-за внутренних угрызений, но и для того, чтобы жена не спросила о главном — о причине его внезапного пьянства. Бабушка Тоня была строга, но умна. Видимо, она о чём-то догадывалась и потому никогда не упрекала деда. Встретит, накормит, разденет, уложит — и «ни гу-гу». И утром ни слова не говорила про то, что случилось вечером.
Однажды дедушка так напился, что не дошёл до дома и упал в сугроб. Бабушка говорила, что у неё сильно билось сердце, и она не находила места, оделась и ночью пошла искать своего муженька. Была вьюга. Деда всего замело, была видна только одна нога в ботинке, лежавшая на дороге. В тот вечер дедушка едва не умер.
После войны, долгие годы спустя, он рассказал бабушке, что в тот вечер его незваные гости были особенно возбуждены и пьяны: в тот день было особенно много грузов. Они долго стращали деда, кричали, заставляли пить водку, грозились убить и даже взвели курок. Когда они ушли, на столе перед дедом остался лежать пистолет. Может, это было его оружие. Может, его оставили мучители. Важно то, что уходя и оставляя его пьяным и совершенно морально обессиленным, они бросили: «Сам застрелится!»
Дедушка не застрелился. Это сделал один из его начальников — из той самой банды. Сколько ниточке ни виться, но всё когда-то всплывает. И, засидевшись однажды вечером за бумагами, дедушка слышал выстрел. Потом была беготня, следствие, допросы...
Дедушка тогда ничего не сказал. Потому что свои дела «дельцы» проворачивали в обход бухгалтерии. Это был рискованный ход, и банду вскоре раскрыли. Когда вдохновитель об этом узнал, он застрелился. Остальные попали под следствие и были наказаны. Ещё и потому он не рассказал, что это вызвало бы интерес НКВД, и никому не известно, чем бы кончилось это расследование для дедушки и семьи.
После этого дедушка бросил пить. Как отрезало.
Но это был не последний эпизод с пистолетом. После войны, когда жизнь потихоньку стала налаживаться, к дедушке зачастил парусиновый гость. Он приходил по вечерам, домой. Познакомились они с дедушкой по инициативе того человека во время какой-то прогулки в парке. Бабушка повела детей кататься на каруселях, а дедушка сел на скамейку с газетой. Тут и подсел к нему человек в парусиновом костюме и парусиновой кепке. И как бы невзначай завёл разговор. Наверное, о погоде. Он не отвязался и тогда, когда вернулась бабушка с детьми. Дошёл с ними до дома. Бабушке ничего не оставалось, как пригласить его в дом, на чай. Дом этот был большой коммунальной квартирой с голландскими печками — старая немецкая слобода. Соседи сразу заметили незнакомца. Но он вёл себя очень вежливо, со всеми здоровался, улыбался. Все сочли его симпатичным. Так парусиновый человек стал частым гостем.
Но характер его визитов однажды вдруг изменился. Он стал запираться с дедушкой в комнате и разговаривать о чем-то, после чего дедушка выглядел очень разбитым. Он жаловался на сердце и снова начал прибегать к услугам графина. Выдержка ему изменила. Как-то, крепко выпив, он, плача, признался бабушке, что человек «оттуда», и он требует от дедушки информации о сослуживцах. Сначала дедушка отнекивался, ссылался на порядочный коллектив и безгрешных сотрудников. Но парусиновый человек стал обвинять его в мягкотелости и покрывательстве. Он возвышал голос, давил на сознательность и гражданскую совесть, взывал к бдительности, требовал присматриваться к коллегам внимательно и всё подмечать. «Безгрешных людей не бывает, вы это знаете! — ораторствовал он. — И последние события — тому доказательство». Тут дедушке крыть было нечем. Он начал придумывать всякие мелочи, чтобы утолить хоть немного ненасытный голод парусиновой кепки. Но человек был неумолим, он требовал серьёзных сведений. Стало совестно и дедушке — убедившись, что подачки не срабатывают, он заупрямился и стал открыто возражать своему гостю. Однажды бабушка слышала, как он долго кричал и топал ногами. После этого визита дедушка не спал ночь. У него тряслись руки, ему постоянно мерещились вкрадчивые шаги на большой деревянной лестнице.
Через неделю человек появился снова. Он был бледен, решителен, в сапогах. Надменно и молча он прошёл за дедушкой в комнату и со значением положил перед ним на стол пистолет. «Надеюсь, вы хорошо меня поняли!» — отчеканил он. Потом сел напротив и вкрадчиво стал уговаривать дедушку не упрямиться. Но от пистолета дедушка потерял дар речи и словно оцепенел. Он пытался что-то сказать, но так и не смог. Ему самому казалось, что с ним случился удар.
Человек встал, положил пистолет в карман, надел парусиновую кепку и ушёл.
Слава богу, он больше не появлялся.
Свежие комментарии