С возвратившимся интересом к ретро, вернулись в культурный обиход многие имена, когда-то искусно как бы забытые. Например, популярными снова стали песни А.Вертинского и П.Лещенко, К.Сокольского, Н.Плевицкой, снова выпускаются записи казачьего ансамбля Жарова, который когда-то гремел по всему миру.
Вернулось в музыкально-эстрадный мир и имя Оскара Давидовича Строка (1893-1975). Вернулось триумфально. ЂКороль тангої, Ђзаконодатель мод в области эстрадной музыкиї, Ђвеликий маэстрої - вот некоторые из титулов, на которые оказалось так щедры сегодняшние меломаны и публицисты.
Об Оскаре Строке пишут в его родной Латвии, в России, на Украине, в Германии, в США. Рассказывается о его приличном профессиональном образовании: Петербургская консерватория еще до революции. Довольно подробно и детально повествуют о Ђтворческом вплескеї в конце 1920-х - начале 1930-х, когда О.Строк вошел в эстрадный мир Риги, тогда прелестного европейского города, одного из желанных мест расселения русских эмигрантов. Как говорится сейчас, был маркет, был творец, и творения мастера нашли отклики в сердцах тысяч и тысяч потребителей.
Петр Лещенко через брак свой с Женни-Зинаидой Закис имевший все права на пребывание в Латвии (будучи успешным антрепренером и владевший тремя ресторанами в одном только Бухаресте) приобрел у Строка почти 50 произведений, танго, романсов, фокстротов, эстрадных песенок. Среди них - "Мое последнее танго", "Татьяна", "Вино любви". Рижская фирма "Беллаккорд-электро" и американская "Колумбия" заключили контракт - и миллионы пластинок заполонили прилавки. По всей Европе, в обеих Америках, в Тунисе, Марокко и Китае, в любом эмигрантском доме по праздникам или просто во время вечеринок и танцев зазвучал этот репертуар. Это была настоящая слава маэстро О.Строка.
В наши дни, в русскоязычном журнале ЂВестникї (США) автор из Чикаго Гарри Любарский утверждает: Ђон (О.Строк) сделал с танго то, что его гениальный соплеменник Имре Кальман сделал с опереттой. Превратил салонный, несколько жеманный и манерный танец в воистину всенародный. Его музыка во многом содействовала появлению, становлению и успеху целой плеяды выдающихся исполнителей, таких как Суговара, Морфесси, Петр Лещенко, Козин, Баянова, Кобзон и многих других...ї
Сегодня записи знаменитых сентиментально-романтических танго "Черные глаза", "Голубые глаза", "Мое последнее танго", "Скажите, почему..." и др. расходятся на дисках - электроника чудодейственно борется со временем, и мы теперь можем наслаждаться этими поистине вечными произведениями песенного жанра. У практически всех их в скобках (где принято писать авторов музыки и стихов) строит фамилия - О.Строк.
Лишь изредка, в одном или двух уголках бесконечного виртуально-информационного мира вдруг проскальзывает странный диссонанс. Так, засл. артист РФ Олег Погудин с своем неофициальном сайте все-таки сообщает, что музыка к романсу-танго написана О.Строком, а стихи - ... А.Перфильевым.
Кто такой Перфильев? Откуда он взялся? Почему в подавляющем большинстве случаев пишется, что и слова, и музыку написал О.Д.Строк, но вдруг возникает совершенно новое имя? Мало кому известное. Почти никому ничего не говорящее. Возможно, это ошибка? Или искреннее заблуждение? Или чьи-то попытки примазаться к чужой славе? А может, О. Строк в самом деле не является автором текста?
Однако вот свидетельство, которое оставил Семен Мирский, сотрудник Радио ЂСвободаї. Он рассказывает о своей встрече в мае 1964 года: ЂАлександр Михайлович Перфильев... был он уже весьма пожилой, молчаливый, застенчивый, работавший в отделе новостей. В годы гражданской войны Александр Перфильев служил в Белой армии и был казачьим есаулом, что в моем представлении плохо вязалось с его внешностью - он был щуплый, невысокого роста, в очках. После войны оказался в Германии. Какое-то время был мужем писательницы Ирины Сабуровой, тоже, кстати, работавшей на радио, и был он поэт. Однажды на салфетке, в которую был обернут съеденный вместе бутерброд, Александр Михайлович написал моей жене благодарственный экспромт. А в ответ на вопрос, как ему удается так быстро импровизировать, Перфильев ответил, что говорить в рифму ему гораздо легче, чем прозой. "А стихи ваши вы когда-нибудь печатали?" - поинтересовался я. "Да, было, - как-то нехотя ответил Перфильев. - Была даже песенка". "Какая песенка?" И тут Александр Михайлович начал тихонько напевать:
"Был день осенний,
И листья грустно опадали,
В последних астрах
Печаль хрустальная жила.
Грусти - тогда с тобою мы не знали,
Ведь мы любили
И для нас весна цвела!
Ах эти черные глаза..."
ну и так далее", -
сказал автор слов песниї.
Биография Александра Михайловича Перфильева богата самыми неожиданными поворотами. Он родился в семье генерала Забайкальского казачьего войска в 1895 году, был вторым по счету сыном. Как принято было в семьях военных, в 8-летнем возрасте был отдан во Второй кадетский корпус в Санкт-Петербурге. В 1904 году вместе с отцом проделал тяжелейшую экспедицию по степям Внутренней Монголии и Манчжурии. Центральная Азия, Алтай, Монголия, Бурятия, Забайкалье навсегда вошли в жизнь и в душу мальчика. Спустя несколько лет, он окончил Оренбургское военное училище, вышел в Первый Нерчинский казачий полк - тот самый полк, которым в 1915-1916 гг. будет командовать П.Н.Врангель.
В Первую Мировую войну Александр Перфильев - кадровый офицер, неоднократно ранен и контужен, произведен в есаулы (капитан по армейской шкале), награжден Георгиевским крестом и оружием. Появляются первые поэтические публикации в петроградских изданиях. Война и революция принесли горе потерь и разорение семейного гнезда: на фронте погиб старший брат Николай, чуть позже схвачен и расстрелян отец, генерал Перфильев. И тут же последовала смерть первой жены и дочери от Ђиспанкиї, как называли тогда особую форму гриппа с крупозным воспалением легких. Сам Александр Перфильев арестован большевиками и проводит в заключении около года. Будучи выпущен, скрывается, пробирается на юг России, в Добровольской армии выполняет поручения по связи с казачьими частями.
После поражения белых он добирается до Риги. Здесь нанимается объезжать лошадей богатому фабриканту. Все чаще обращается к поэтическому творчеству и журналистской работе. Вскоре начинает сотрудничать в рижских изданиях. Пишет статьи и фельетоны под псевдонимами Александр Ли и Шерри-Бренди. Редактирует, подрабатывает корректором в журналах ЂОгонекї, ЂНовая ниваї, в газете ЂРусское слової. Заводит знакомства и устанавливает добрые отношения с Иваном Лукашем, Леонидом Зуровым, Николаем Истоминым, бароном Иваном фон Нольке, по достоинству оценив сатирические рассказы и повестушки последнего.
От природы богато одаренный, А.Перфильев пишет тексты для музыкальных номеров, скетчей, фокстротов и танго. Платят негусто - это считается подработкой. Да и сам А.Перфильев относится к этим своим текстам пренебрежительно. Они появляются ради лишней копейки, которая тут же - офицерская традиция не умерла! - тратится на цветы дамам, на рестораны, карты, театральные постановки. Романтические встречи играют не последнюю роль.
В 1925 году Перфильев знакомится с Ириной Сабуровой, которая становится его женой на последующие 15 лет и другом до конца его жизни. Позднее, также сотрудница Радио Свобода, писательница, оставившая нам такие свои книги как ЂТень синего мартаї, ЂСчастливое зеркалої, ЂКопилка времениї, ЂКорабли старого городаї, ЂО насї, Ирина Сабурова расскажет об Александре Михайловиче:
ЂПомимо газетно-журнальной работы, А. Перфильев был всегда тесно связан с нотными издательствами и артистами малой сцены, которых было тогда немало в Риге... Русский текст всех нот, вышедших в издательстве Оскара Строка, написан Ал.Мих.Перфильевым (несмотря на то, что на них значится: ЂСлова и музыка Оскара Строкаї), в том числе пользовавшиеся почему-то невероятной популярностью ЂО, эти черные глазаї. А.Перфильев считал это занятие Ђхалтуройї, исключительно ради заработка (очень небольшого, кстати), и поэтому упоминание его, как автора стихов - ниже своего достоинстваї.
Что же было для него достойным? Конечно, его настоящая поэзия. Та, за которую платят еще меньше, чем даже за стишки для фокстротов и эстрадных песенок, но в которой он дает излиться своей душе. Собственно, поэзия Перфильева - это запечатленная история души. Души потерянной, взыскующей, алчущей, надеющейся, усталой, просветленной.
Господи! С нашей ли верою
Входить в другие миры?
Этой ли ношей серою
Пачкать Твои шатры?
Пустишь одетых вьюгою?
Примешь одетых дерюгою
Туда, где горят костры?
Мы же, убогие, пьяные,
Оставим следы лаптей
Там, где цветы осиянные,
Снежинки Твоих Страстей.
Мы ж - это те топоры,
Крест Твой тесавшие, серые...
Мы же и ясли с пещерою
Создали с древней поры
Верую, Господи, верую!
Первая книга стихов Перфильева (под псевдонимом Александр Ли) вышла в Риге в 1925 году, называлась она ЂСнежная мессаї. В ней еще чувствовалось влияние той, предвоенной поэзии, поэзии Блока и Брюсова, Гумилева и Северянина. Вместе с тем, трагические события революции, гражданской войны, медленно заживающие раны, внутренняя потребность осознать, разобраться, что же произошло со всеми нами, с народом, с нацией, со страной - все это наложило отпечаток на поэтическое слово Перфильева на многие десятилетия. В этом он шел прямо в фарватере другого большого и незабвенно-искреннего поэта - Ивана Савина.
Вторая книга его вышла тоже в Риге, в 1929 году. Называлась она ЂЛистопадї. Тема России, православной веры, изгнанничества, выживания людей в чужих странах все так же сильны. Философия поэта становится более глубокой, стихотворная речь более насыщенной. И хотя раны потерь постепенно затягиваются, одна потеря постоянно дает о себе знать:
СТАРЫЙ ПЕТЕРГОФ
Вы вскользь сказали: ЂСтарый Петергоф!
Я там жила... давно, еще девчонкой...ї
И от простого смысла этих слов
Моя душа забилась грустью тонкой.
Взметнулись в ней осколки прежних снов...
Вы вскользь сказали: ЂСтарый Петергоф!ї
Вы помните: журчащие струи,
И Монплезир, и Шахматную гору...
Мой Петергоф! В полуночную пору
Как я любил все шорохи твои.
И музыку сквозь кружево листвы,
Подобную таинственному звону,
А позднею порой на рандеву к ЂСамсонуї
Ужели никогда не торопились вы?
И в лепете его немолчных струй
Вы разве не ловили шепот дерзкий?
И разве не дарил вам поцелуй
Лихой поручик конно-гренадерский?
Я никогда нигде вас не встречал,
Теперь вы стали дороги и близки...
Быть может, вам влюбленные записки
Я юношей краснеющим писал?
И их бросал туда, где ряд скамей
Перед эстрадой струнного оркестра,
В тот миг, когда маман пленял маэстро
Колдующею палочкой своей.
А помните старинное село
С таким смешным названьем ЂБабьи Гоныї?
Какой далекой песни перезвоны
Названье это в душу принесло!
Там собирались мы на пикники
Веселою и шумною ватагой...
Юнцы пленяли барышен отвагой,
И в преферанс сражались старики...
Вы помните? О, горечь этих слов!
Забыть ли то, что больше не вернется?
Ведь никаким изгнаньем не сотрется
В душе названье: Старый Петергоф.
За этой книгой следовала третья, ЂВетер с севераї (Рига, 1937). К темам потерянной родины, любимой женщины, одиночества, ожидания чуда (в том числе и настоящей любви), добавляется тема убегающего времени, приближения старости, несбывшихся надежд. Одновременно А.Перфильев продолжает работать в эстрадно-песенном жанре: он очень хорошо играл на фортепьяно, а поэтом был от Бога.
Когда в 1976 году Ирина Сабурова собрала посмертный сборник стихов его, то отдельным разделом она выделила песни и романсы Александра Перфильева (музыка и слова). Их всего четырнадцать, они самого разного жанра. Тут есть и под Вертинского: ЂДо свиданья, моя обезьянка, / Все прошло, промелькнуло, и пусть... / В сердце плачет смешная шарманка, / Надоевшая, старая грусть...ї И в духе старых народных песен: ЂШирока ты, степь родная, / Ковыли, шалфей, полынь... / Степь моя родная, / Степь моя цветная, / Пой же сердце, не остынь...ї Не обойден и жанр любовного романса: ЂВ сентябре уже темнеет рано, / Желтый лист ложится на песок. / Он - конец веcеннего романа, / Нежный вздох и жалобный упрек...ї
ЂО, эти черные глазаї (Или в другом варианте ЂАх, эти черные глазаї) включены не были, хотя в предисловии к сборнику И.Сабурова определенно указывает, что ее бывший муж является настоящим автором романса.
На причину этому она намекает в такой характеристике А.Перфильева: ЂНа службе он был хорошим товарищем, всегда готовым помочь, чуждавшимся всяких интриг, очень добросовестным работником - и человеком, никогда не умевшим добиться чего-нибудь и заставить считаться с ним...ї
ЂНикогда не умевшим добиться чего-нибудьї - означает как раз таки Ђдобиться материальных благї, настоять на своих правах. Об отношении его к своим Ђпесенкамї мы уже знаем. Как относились к тем же песенкам О.Строк и П.Лещенко, тоже ясно: это был их бизнес, приносивший им очень приличные доходы. До Второй Мировой войны Строк со своим оркестром гастролирует по всему миру и выпускает огромными тиражами пластинки через ведущие мировые компании грамзаписи.
Кстати, классический текст А.Перфильева, приведенный выше С.Мирским, отличается от текста, который исполнял тогда, в начале 1930-х Морфесси. В чеканной лаконичной строфе Перфильева антитезой проведена осень и весна, грусть расставания и весна любви:
"Был день осенний,
И листья грустно опадали,
В последних астрах
Печаль хрустальная жила.
Грусти - тогда с тобою мы не знали,
Ведь мы любили
И для нас весна цвела!
Лирико-сценическое время в этом стихотворение определено. Это - осень, день осенний. И события, - любовное чувство, прежде всего, - происходят осенью. К осени относится предметное насыщение стихотворения: опадающие листья, последние астры. Противопоставление осени внешнего мира и весны (любви) мира внутреннего является содержанием и внутренней коллизией его.
В исполнении Морфесси содержание изменено. Прежде всего, стихотворение разбито на две строфы, с дополнением штампов, заполняющих пустоты:
Был день весенний,
Все расцветая, ликовало,
Сирень синела
Будя уснувшие мечты.
Грусти - тогда со мною ты не знала
Ведь мы любили,
И для нас цвели цветы.
Ах, эти черные глаза
Меня пленили... - и т.д. Полностью изменен временной план. События первой строфы отнесены к весенней поре. Предметный антураж весь относится к весне: цветущая сирень, ликование природы. С весной связана любовь - как и положено. Внутреннее противопоставление исчезает. Оно заменяется на противопоставление внешнее.
Был день осенний
И листья грустно опадали,
В последних астрах
Печаль хрустальная жила.
Слезы - ты безутешно проливала
Ты не любила
И со мной - прощалась ты.
Ах, эти черные глаза,
Меня пленили.
Их позабыть никак нельзя,
Они - горят передо мной...
...............................
Ах, эти черные глаза,
Кто вас полюбит,
Тот потеряет навсегда
И сердце и покой.
Сегодня, очевидно, невозможно будет определить, к какому варианту А.Перфильев имеет большее отношение. Возможно, что к обоим. И сделав поначалу великолепное 7-стишие, он Ђразработалї его в двухкуплетный текст типичного шлягера-романса. Впрочем, можно предположить, что взяв за основу перфильевское стихотворение, кто-то (это может быть и не сам О.Д.Строк) трансформировал его в двухкуплетный романс с рефреном.
Сам романс несомненно получил особый окрас благодаря своему рефрену о черных глазах. Можно ли найти источник этому образу в биографии или творчестве автора?
Представляется, что да.
В 1946 году, проживая то в лагере Ди-Пи, то на частной квартире в Мюнхене, А.Перфильев издает книжку прозы ЂКогда горит снегї (издательство ЂКосмосї). Эта книжка по праву может считаться библиотечной редкостью, такой редкостью, что о ней не упоминает даже И.Сабурова, перечислившая практически все, что издал Перфильев (надо учесть, что они развелись в 1940-ом).
В книжке собраны рассказы, которые Александр Михайлович писал всю свою жизнь. Проза тонкая, ароматная, тягучая, как добрый мед - мы дадим более полное описание ее в отдельной статье. Один из ранних рассказов ЂКоверї повествует о службе молодого офицера где-то в Центральной Азии. Любовь к приблудной девушке-азиатке становится для молодого офицера мучительным кошмаром:
Ђ... я знал, что ночью будет снова: яркие губы Йок, ее глаза, неподвижные, странные, глаза сомнамбулы, и это сладкое безволие мысли и тела...
Это продолжалось с неделю. А потом наступила скука... Скука сменилась пыткой!
Я не знал, куда мне уйти от Йок!..
...Ночи сделались каким-то бредом. Утомленный дикими злобными пытками Йок, я засыпал с тяжелой головой, - стыдно сознаться, - держа в руке нагайку и положив под подушку револьвер, просыпался от каждого шороха, как сумасшедший.
Мне снились дикие сны... Каждый раз, открывая глаза, я встречал устремленные на себя ее неподвижные, ничего не выражающие глаза сомнамбулы, и чувствовал, как меня сковывает знакомая истомная слабостьї.
Несомненно, описание это точнее и глубже описывает состояние, о котором штампом романса сказано просто: ЂТот потеряет навсегда / И сердце и покойї. Несомненно так же, что А.Перфильев, имевший несчастье столкнуться с этими Ђсомнамбулическими глазамиї в настоящей жизни, однажды вспомнил о них уже в Риге - и набросал свой замечательный текст. И вот уже восемьдесят лет, как этот романс-танго чарует слушателей.
Картина, которая вырисовавается, тоже ясна и прозрачна. Оскар Давидович Строк был явно человеком неглупым и с большим вкусом. Он сразу подметил в этом бывшем офицере, ставшем фельетонистом и корректором, особый дар. Самые бросовые стишки А.Перфильева дышали жизнью, звучали в унисон тысячам и тысячам душ. Не вызывает сомнения, что некий договор как бы существовал между музыкантом и предпринимателем с одной стороны и поэтом с другой. Перфильев писал тексты для Строка, Строк, после необходимой обработки, выставлял плоды творчества на потребительский рынок.
Через несколько лет, когда советские войска вошли в Ригу, О.Строк, тогда уже очень известный музыкальный деятель, стал советским гражданином. Совсем иной выбор сделал А.Перфильев - он предпочел уйти дальше, в Германию.
После нападения Германии на СССР О.Строк уезжает в далекую Среднюю Азию - там было безопаснее. А. Перфильев же снова надевает военную форму, форму Ђвермахтаї, хотя ему уже за 45 лет, возраст не самый военный. Он оказывается в штабе генерала П.Н.Краснова, чудом избегает расстрела в Праге в 1945 году, бежит в зону английско-американской оккупации, вместе с казаками Русского Корпуса оказывается в северной Италии, потом возвращается в Германию. Там, как уже было сказано, сотрудничает на Радио Свобода. Там и умирает в 1973 году.
После войны Оскар Давидович Строк возвращается в Ригу. Он так и не нашел себя в советской действительности, по крайней мере, так утверждают его биографы. Играет и поет в ресторанах Риги.
Как сообщает тот же Гарри Любарский, ЂВ начале 60-х годов к нему вновь возвращается популярность. Его мелодии все чаще и чаще звучат в эфире. Пластинки с его произведениями выходят многотысячными тиражами и мгновенно раскупаются. Но, как композитор, Строк закончился. Он еще пытается писать какие-то пьесы, вальсы, интродукции, но они не идут ни в какое сравнение с теми шедеврами, которые он создал в период своего озаренияї.
Да, наверное, каждому озарению соответсвует своя обстановка и свои условия. Иное озарение может иметь место только если есть кому озарять. И.Сабурова не пишет, был ли между ними заключен контракт, она просто отмечает, что ЂРусский текст ВСЕХ нот, вышедших в издательстве Оскара Строка, написан Ал.Мих.Перфильевым...ї
Нет, она не обвиняет Оскара Давидовича в плагиате, она просто констатирует факт реального авторства. Строк попросту использовал свое финансовое положение, чтобы стать Ђкоролем тангої, Александр Перфильев же, очевидно, был тем литературным Ђрабомї, который писал и писал для него тексты - Ђбесчисленное множество русских текстов для наиболее популярных фокстротов, танго и т.п.ї, по замечанию И.Сабуровой. Он был тем, кто превратил О.Строка в Ђзаконодателя мод в области эстрадной музыкиї.
Но это совсем не значит, что Александр Михайлович Перфильев тем самым перестал быть автором романса ЂАх, эти черные глазаї - он остается им навсегда.
* * *
Журнал "Верность" № 128, июль 2009.
(сохранен стиль написания статьи)
Николай Дмитриев
Ирина Сабурова. Предисловие
«Мой биограф будет очень счастлив,
Будет улыбаться полчаса…»
Н. Гумилев
Биографы и историки литературы действительно очень счастливы, если им удается, иногда через много лет, обнаружить еще одну мелочь из жизни больших поэтов и писателей. Это понятно, конечно. Но мне кажется, что нужно говорить не только о великих. Каждый, средний или малый литератор все же был творцом, «кустарем задушевных строк», по мере своих сил и таланта, и мучился, потому что мучаются все.
Является ли Александр Михайлович Перфильев (ранее — Александр Ли, он же — Шерри-Бренди) поэтом выше или ниже среднего уровня — определять не берусь, потому что я — не литературный критик. Мне выпала только печальная обязанность собрать его литературное наследие, и постараться сохранить его в какой то мере для других. В «Наследии» перепечатаны три его сборника, ставших теперь уже библиографической редкостью, тексты некоторых его песенок, и стихи, написанные за последние несколько десятков лет. «Наследие», напечатанное на ротаторе, всего в 50 экземплярах, разослано по архивам, библиотекам и особо заинтересованным лицам, для, надеюсь, сохранения на будущее. Лучшие, по моему разумению, стихи из этого наследия входят в этот сборник «Стихи». Что касается прозы — рассказов, то выпустить их сборником вряд ли удастся. Большинство были и будут еще напечатаны в газетах и журналах.
Кроме стихов, текстов на музыку, свою и чужую, А. М. Перфильев в течение всей своей жизни написал неисчислимое количество фельетонов в стихах и прозе, но будучи не писателем— юмористом, а газетным фельетонистом, живо откликавшимся на злобу дня. Эти фельетоны вряд ли представляют какой либо интерес впоследствии, хотя в свое время часто бывали очень хлесткими и меткими. Помню, например, одну из его «находок» в составленной им в тридцатых годах «Азбуке»: «Ы» — изреченье Ильича в момент его паралича». Писал он фельетоны и под своим именем, и под различными псевдонимами, из которых наиболее частым был «Шерри-Бренди».
Жизнь и значение всякого литератора — в его произведениях. Везде три главных темы: любовь, смерть и Россия. Можно отметить и некоторый дуализм творчества: в своих фельетонах он был язвительным и метким юмористом, ярко выраженным антикоммунистом, писал остроумно и легко. Эта сторона его творчества совершенно не касалась поэзии — всегда глубоко пессимистической. Половина его стихов помечена в подлиннике: «Ночь. Тоска. Одиночество.»
Но пусть судят другие. Я считаю только, что у него безусловно есть «невянущие строки», которые могут дать кому-нибудь что-нибудь и впоследствии, потому что и любовь, и смерть, и Россия слишком вечные темы.
* * *
Рассказать о его жизненном пути тоже больше, кроме меня, некому. Я знала его в течение 48 лет, с 1925 года, когда мы встретились, и я вышла за него замуж (в 1940 году мы официально развелись, но в сущности никогда не расходились по настоящему), была матерью его сына Олега (умершего в 1960 году от последствий ранения на фронте), и бессменным всегдашним другом и поверенной в его сердечных делах в течение всех этих лет — до его смерти в 1973 году.
Александр Михайлович Перфильев, второй сын генерала Михаила Аполлоновича Перфильева, происходил из старого дворянского рода Забайкальского казачьего войска, ведущего свое начало от сподвижника Ермака атамана Перфильева. Он родился 2 октября (п. н. ст.) 1895 года в Чите, и приписан к станице Бокукун. В истории рода значилось, что князь Гантимуров, потомок хана Тимура, женился на дочери атамана Перфильева, и был им усыновлен.
Учиться он начал во Втором кадетском корпусе в Петербурге, но прервал учение, отправившись вместе с отцом в научную экспедицию в Центральную Азию известного путешественника Козлова. Впоследствии кончил Оренбургское казачье училище, и вышел в Первый Нерчинский полк, хотя одно время был в Лейб-Гвардии Сводно-Казачьей сотне; во время Первой мировой войны был несколько раз ранен и контужен, награжден за взятие фольварка Поешмень в Восточной Пруссии в конном строю Георгиевским оружием, и под самый конец войны (уже в чине есаула) — Георгиевским крестом. Во время войны был убит на фронте его брат Николай. Отец погиб во время революции. После революции умерла от «испанки» его первая жена и маленькая дочь.
Уже во время войны он начал печататься и был знаком с литературными кругами в Петрограде. После революции был арестован и провел около года в одиночном заключении, потом скрывался, женился второй раз, был послан для связи с казачьими частями в Белых армиях на юге, и наконец совершенно фантастическим образом, достав соответствующие документы, «оптировал» латвийское гражданство и в начале двадцатых годов выехал с женой в образовавшуюся тогда Балтийскую республику — Латвию, в Ригу.
После объездки лошадей для одного рижского фабриканта,А. Перфильев стал работать в редакции газеты «Рижский курьер», и с тех пор окончательно стал на путь журналиста. Со своей второй женой он развелся вскоре после приезда в Ригу, и она уехала заграницу.
В 1925 году в Риге вышел его первый сборник стихов «Снежная месса». В последующие годы Ал. Мих. был сотрудником, редактором, выпускающим, фельетонистом и корректором в журналах «Огонек», «Новая нива», в газете «Русское слово», в журнале «Для Вас», и наконец в крупнейшей русской газете зарубежья «Сегодня». В Риге вышли еще два его сборника стихов «Листопад» (1929), и «Ветер с Севера» (1937).
Помимо газетно-журнальной работы А. Перфильев был всегда тесно связан с нотными издательствами и артистами малой сцены, которых было тогда немало в Риге. Он писал тексты для нескольких ревю, скетчей, всевозможных музыкальных номеров, и бесчисленное множество русских текстов для наиболее популярных фокстротов, танго и т. п., исполнявшихся или выходивших в нотных издательствах, — как иностранных, так и местных композиторов, из которых крупнейшим (из местных) был Оскар Строк.
Русский текст всех нот, вышедших в издательстве Оскара Строка в Риге, написан Ал. Мих. Перфильевым (несмотря на то, что на них значится: «Слова и музыка Оскара Строка»), в том числе пользовавшиеся почему то невероятной популярностью «О, эти черные глаза». А. Перфильев считал это занятие «халтурой», исключительно ради заработка (очень небольшого, кстати), и поэтому упоминание его, как автора текстов — ниже своего достоинства.
Во время первой советской оккупации Латвии — в 1940–1941 году Ал. Мих. скрывался в качестве ночного сторожа в садоводстве. Во время германской оккупации он редактировал газету, выходившую на русском языке.
В октябре 1944 года он бежал в Берлин, где связался с ген. Красновым, снова надел военную форму, был послан в Италию, попал оттуда в Прагу, и после фантастического бегства из под расстрела очутился в Баварии, где жил одно время в Мюльдорфе, потом в Мюнхене. В Мюнхене он сотрудничал в юмористическом журнале «Петрушка», потом в «Сатириконе», ежемесячном журнале «Свобода», и наконец на радиостанции «Свобода», изредка посылая свои стихи, фельетоны и рассказы в газеты. Скончался он 26 февраля 1973 года.
Вот главные этапы жизни и творчества — а это, мне кажется, и есть самое главное для тех, кто может знать его только по стихам.
Что можно сказать о нем, как о человеке, не впадая в неуместную откровенность?
Остроумный, сыпавший экспромтами по всякому случаю, веселый в обществе, пользовавшийся симпатиями, А. Перфильев был по существу острым и тяжелым неврастеником, с большой склонностью к ипохондрии и мнительности. На службе он был хорошим товарищем, всегда готовым помочь, чуждавшимся всяких интриг, очень добросовестным работником, и человеком, никогда не умевшим добиться чего-нибудь и заставить считаться с ним. Он прекрасно знал и любил русскую литературу, хорошо играл на рояли, в молодости пел, очень любил музыку и обладал прекрасным слухом. Музыкальность, мелодичность слышится почти во всех его стихах. В газете или журнале он работал быстро и охотно на любой работе; стихи и прозу писал очень тяжело и мучительно, большей частью по ночам. У него было болезненное самолюбие, но не хватало выдержки и упорства для работы над собой. Он любил природу, цветы в особенности, уют, и зверей.
Что касается романов, — а они составляли всю его личную жизнь, заполняя ее целиком, так что ни для чего другого не оставалось места — то все они были фактически так или иначе неудачными. Обычно он метался между двумя женщинами одновременно, из которых одна была недостижимой, — и нередко, на несколько встреч, влюблялся еще «мимоходом» в третью. При этом он действительно был искренним во всех случаях и всем писал стихи. К любимой в данный момент женщине он был чрезвычайно внимательным и готовым действительно на все (что он и доказывал на деле, нередко совершенно утрачивая всякое понятие о добре и зле по отношению к другим), — но верным он не мог быть никак и никому — может быть, именно потому, что был поэтом.
В одном из четырех стихотворений, посвященных мне, он сказал уже очень давно:
«Только те, которых не ревнуют,
И которым не дарят Мечты,
В смертный час придут и поцелуют
Заостренные черты».
Что я и сделала.
Мюнхен, 1973 г. Ирина Сабурова
Свежие комментарии