Из воспоминаний десантника 3-й гвардейской воздушно-десантной бригады Н.П. Абалмасова
Могучий Днипро мы перелетали ровно в час ночи. Я знал, что вот-вот в определенных местах должны появиться световые сигналы. Но что это? Огни горят повсюду! В небе рвутся осветительные ракеты и снаряды. Навстречу нам несутся сотни, тысячи трассирующих пуль.
Ад кромешный под нами... Да, он самый. А может, и хуже. Впереди от прямого попадания зенитного снаряда загорелся и стал разваливаться самолет, на котором летел командир пятой бригады.Подождать бы, пока его обломки рухнут вниз, но звучит неумолимая команда: "Пошел!" и я бросился в проем двери. Внизу - море огней, грохот боя и трескотня автоматно-пулеметных очередей. Парашют раскрылся нормально и уже наполнился воздухом. И тут почувствовал, как резко дернуло стропы. Парашют как-то неестественно и быстро заскользил в сторону. Сразу же обожгла мысль: пробит купол. Но чем? Горящими обломками самолета или трассирующими пулями?
Вспомнил, как перед самой погрузкой в самолет у нас отобрали запасные парашюты. Почему?! И тут осветительная ракета вырвала из тьмы ночи то ли дом какой, то ли группку деревьев. Повезло: падая с недопустимой скоростью, я угодил в скирду соломы, отскочил от неё, как мяч, и благополучно соскользнул на землю. Только и подумал, что в рубашке родился. Потом, когда бежал полем на условный сигнал сбора, наткнулся на нескольких своих друзей, которые разбились о землю из-за того же самого, и ещё раз сказал себе: "Да, в рубашке. Теперь жить, да воевать надо".
Неподалеку от деревни Медведевка с трудом нашли друг друга всего 37 десантников.
Группу возглавил заместитель командира батальона капитан Жигалкин.Кругом куда ни глянь - пальба. Немцы всюду. Продвигаясь со всеми предосторожностями, взошли на какой-то бугорок, окопались по всем правилам и решили отсидеться здесь денек, а там - пробиваться к своим. Но немцы нарушили этот замысел, и уже ранним утром, поддерживаемые бронемашинами, атаковали наши позиции. Бой длился до половины дня, ибо боеприпасы кончались, но загорелась скирда и поле окутало дымом. Под его завесой кто остался в живых все же оторвались от противника. В одном месте наткнулись на гору трупов своих побратимов. Боеприпасов у них не обнаружили, а вот несколько пакетов с продовольствием нашли. Когда подкрепились, капитан спросил:
- Вон до той деревни добраться можешь?
- Могу. А что?
- Надо разведать, есть ли там немцы. И сколько.
Взяв в напарники ещё одного десантника я по-пластунски пополз к видневшейся неподалеку изгороди. Войдя во двор крайнего дома мы укрылись в погребе и стали дожидаться темноты. Но тут но обнаружила хозяйка и ускорила все разведдела. Немцев, сказала она, в деревне немного. В амбаре, который, как мы заметили, охраняется часовым, наверное, хранится оружие: она видела, как в него "стаскивали якись-то ружжя".
Обо всем этом доложил командиру группы. А часа через два бесшумно сняли с поста часового, и набрали оружия и боеприпасов столько, сколько могли унести. Потом полыхнул скоротечный бой, в котором был уничтожен весь небольшой немецкий гарнизон, и наша группа растворилась в ночи.
До 10 октября, совершая дерзкие нападения на малочисленные группы врага, мы благополучно обходили неприятельские засады. А вот в тот день не убереглись. Немцы обнаружили нас на дне глубокого оврага и забросали гранатами. Рядом с товарищем громыхнул взрыв и меня всего обдало землей и кровью. Потом - ещё один взрыв почти под ногами - "Вот и все".
Пришел я в себя он уже после боя и начал было сгребать с себя землю свободной рукой, но в тот же миг почувствовал сильный удар по голове и опять потерял сознание. Когда пришел в себя, никакой земли на мне уже не было. Рядом, привалившись к стене оврага, сидел с двумя перевязанными култышками вместо рук старшина 1-й роты, рядом с распоротым животом извивался от боли солдат, которого пытался перевязать другой, тоже раненый, солдат. Неподалеку гоготали немцы. Я потянулся рукой к поясу, где была кобура с трофейным пистолетом, но ни пояса, ни даже гимнастерки на мне не было. "Вот когда все, - в самое сердце кольнула мысль. - Это же - плен..."
В плену чуть ли не каждый день грозил смертью. Чего стоил один полицай в Умани. Из наших, сволочь, был. Увидел как-то на мне десантные американские ботинки и хотел застрелить. Но назавтра меня и других пленных повезли в Германию. По пути была остановка в Шепетовке. Картофельный мешок согревал меня до границы с Германией, где немцы делали дезинфекцию всем пленным.
Потом был западногерманский лагерь № 326, где лютовал надсмотрщик Сашка-москвич. Вот уж кто поиздевался над пленными. В руках у него всегда - клинок и плеть. Чуть что - не тем, так другим достанет. С утра - маршировка на плацу, потом все ложились на живот и ползли, выщипывая траву. И горе тому, кто пропустит хоть былинку! Потом надо было выгребать нечистоты из одного туалета и переносить в яму другого, а назавтра - наоборот.
Вскоре немцы отправляли пленных на какие-то шахты, и я угодил в этот эшелон. Поезд остановился в Нюрнберге, меня вместе с умершими выбросили на кучу хвороста, которую с наступлением ночи должны были поджечь и тем очистить "великую Германию" от духа смердов. Печальную роль сожжения трупов осуществлял здесь персонал Международного госпиталя Красного Креста. Так вот, изучая личные карточки умерших (а немцы-педанты скрупулезно вели их), главный врач этого госпиталя некто Анатолий Иванович Кузьмин обратил внимание на то,что я был родом из г. Павловска Воронежской области.
Родители этого врача когда-то владели имением на Кантемировке, а сам он состоял на военной службе в Павловске Воронежской губернии. В первую мировую войну попал в плен, потом перебрался в Югославию и вот теперь снова был насильно угнан в Германию, где как-то устроился в Международный госпиталь. Кузьмин распорядился перенести меня в одну из палат и начал лечить земляка. В его добрые руки я попал в день своего рождения - 18 декабря 1944-го, а в сознание пришел только 20 января следующего, победного года.
И попал я в какую-то кавалерийскую школу, которая находилась в Бамберге. Здесь вместе с другими военнопленными - Веней Бобылевым и Иваном Григорьевичем Нарбутом мы готовили корм для лошадей, ухаживали за ними. Но на нашу беду случился пожар, и мы угодили в гестапо, где были приговорены к расстрелу. Потом оказалось, что эта кара была заменена другой - отправкой в штрафлагерь в Граффенверк. Там мы копали шахты под пусковые установки ФАУ-2.
Мне и товарищам повезло больше, чем другим: нас охранял немец, ненавидевший войну и Гитлера, отнявших у него трех сыновей. Звали его Ганс Штиммер. И в конце войны мы спросили прямо:
- Ганс Штиммер, вы хотите уцелеть в этой войне?
- Хочу. Ещё как хочу. У меня же ещё дочь есть, её бы вырастить.
- Тогда помогите нам бежать. И сами поскорее уходите.
Но это легко было сказать - бежать да уходить. А куда? Рядом - граница с Чехословакией, где повсюду фашистские войска. На первом же шагу поймают. Если только навстречу американцам пойти? Так и решили. И тут - везение: американцы стали бомбить Граффенверк и штраф-лагерь, и пленных направляли на тушение пожаров. Тут-то и запаслись мы необходимым продовольствием, формой одежды вестарбайтеров и даже оружием.
Во время третьей, сильной бомбежки погиб комендант лагеря. Прихватив оружие и кое-какие документы, семь пленных переоделись, и Ганс Штиммер повел нас на Запад. Легенда у него была одна: веду рабочих к такому-то и такому-то бауэру. Через неделю пути оказались неподалеку от Франкфурта-на-Майне, и здесь, попав под очередную бомбежку потеряли четырех товарищей. К вечеру грохот стих, и неподалеку появилась танкетка, над которой развевался американский флаг. Через несколько минут все были уже в какой-то американской части.
Здесь на глазах у высыпавших навстречу им солдат и офицеров добряк Ганс Штиммер в щепки разнес свою винтовку и попросился в плен. Но ему был выписан соответствующий документ, и он отправился домой. А мы четверо, отдохнув с недельку, были зачислены в танковый десант. До самого 9 мая были в боях. Бадкиссингер, Бамберг, Вюребург, Нюрнберг, Регенсбург, другие города. А после войны вместе с другими бывшими советскими военнопленными мы должны были отбыть в Калифорнию, куда отправлялась эта часть. Но на наше счастье, как-то встретился нам полковник из советской миссии во Франции. Он-то и посодействовал возвращению на Родину. Нас сняли прямо с корабля, отходившего в Америку.
Потом довелось пройти и через пересыльный лагерь, где лютые контрразведчики допрашивали их со всей строгостью. Дней десять так. Потом - короткое: - Ждите.
Дождался, приехал за мной капитан одной из частей Группы советских войск в Германии, и дослужился я здесь до сержантских погон. В 1950 году уволился в запас.
***
Днепровская воздушно-десантная операция («Букринский десант») — операция Красной Армии по высадке воздушного десанта в тыл немецких войск в ходе битвы за Днепр. Проводилась с 24 сентября по 28 ноября 1943 года с целью содействия войскам Воронежского фронта в форсировании Днепра. Наряду с Вяземской воздушно-десантной операцией является крупнейшей воздушно-десантной операцией РККА в годы войны.
Операция не достигла поставленных целей и окончилась неудачей. Многочисленные ошибки и недостатки в её подготовке сорвали первоначальный план операции. Однако десантники активными действиями оттянули на себя крупные силы противника и нанесли ему значительные потери в живой силе и технике. Личный состав десанта, сражаясь в тылу врага, проявил массовый героизм, мужество и стойкость в боях.
Григорий Чухрай и другой участник десанта Матвей Лихтерман, в своих воспоминаниях указывали на то, что утром, над аэродромом, откуда должны были вылетать десантники, пролетел немецкий самолет и сбросил листовки. В которых присутствовал текст неоднозначного содержания: «К встрече десанта готовы! Прилетайте поскорее!».
Свежие комментарии