Василий Ерошенко, слепой путешественник - 3 часть

Гостинцев из Китая в Обуховку Ерошенко не довез, — в пути его обокрали. Но он не жалел: «До чего же хорошо было на крыше — вся Россия видна!»

В Хельсинки Василий все же побывал; затем в Москве — и, наконец, в родном селе. Все население Обуховки прошло через дом Ерошенко, чтобы послушать своего односельчанина — «слепого китайца», который объездил полмира.

... Провожали Ерошенко всем селом. А вслед ему полетели письма в конвертах, надписанных рукой отца: «Китай. Пекин. Университет. Прохвесору Испиранта Василию Ерошенку».

В июне 1929 года пароход «Астрахань» отошел от владивостокского порта — и взял курс на северо-восток, к мысу Дежнева. Василий Ерошенко отправился на Чукотку, чтобы «почувствовать ее на ощупь». Охота к перемене мест была для поэта естественной, органичной: ощутить, вобрать в себя новый, неведомый мир значило для него, слепого, то же, что для зрячего — увидеть.

Пробыл Ерошенко на Крайнем Севере около года. За это время он многое успел сделать — разыскивая слепых, старался им помочь, кое-кого переправил лечиться на Большую землю, собрал народные сказания, написал цикл рассказов «Из жизни чукчей».

Чукчи научили путешественника запрягать и выпрягать собак, собирать их в упряжку. Он стал различать псов по голосам и на ощупь, по шерсти; по рыку, лаю, взвизгиванию Василий догадывался об их настроениях и намерениях не хуже, чем зрячие каюры. Слепой поэт полностью овладел искусством собаковожатого и начал ездить по тундре один.

Вначале он добирался до ближайших яранг, держась поближе к океану, чтобы ледяное дыхание моря помогало ориентироваться в полярной ночи. Потом научился понимать голос ветра, который, отражаясь от холмов, подсказывал слепому дорогу. За много километров улавливал запахи жилья. Если же было трудно сориентироваться, тогда Ерошенко давал волю вожаку стаи — могучему колымскому псу Амико, с которым у Василия установилась настоящая дружба. И опытный пес неизменно находил дорогу...

Ерошенко владел навыками восточной медицины; слава о слепом враче разнеслась по тундре. Он не успевал объезжать всех больных. Однажды его позвали к тяжелобольному. Путь был нелегким — вьюжило, а ехать надо было 70 км напрямик через тундру. Слепой каюр отдался на волю вожака и даже задремал. Вдруг Ерошенко почувствовал, что нарты стоят, а собак не слышно. Он понял: постромки соскочили; псы убежали, оставив его одного в тундре.

Ветер крепчал… Что оставалось делать слепому? Он поставил нарты с наветренной стороны и зарылся в снег. Ветер намел над ним сугроб.
«Глупая смерть», — подумал Ерошенко и улыбнулся: разве смерть может быть умной?

Когтистая лапа просунулась под его кухлянку. Волки! Ерошенко выхватил нож и… почувствовал на своем лице шершавый и теплый язык собаки: умный Амико вернулся с упряжкой! Василий выбрался из-под сугроба, и нарты тронулись в путь…

Башня на улице. Провинция Хэбэй (Китай)
Дом серебряных дел мастера в Шанхае

Он жил в Москве. Его комнатушка напоминала купе вагона — он смастерил в ней подвесные нары, на которых часто отдыхали гости, знакомые, а иногда и малознакомые люди. Еще будучи на севере, Василий решил в следующее свое путешествие отправиться на милый его сердцу Юг...

Осенью 1934 года к нему зашел незнакомый человек. По его гортанному выговору Ерошенко догадался, что гость приехал из Средней Азии.

А на другой день хозяин вместе с гостем уже ехали в поезде «Москва - Ашхабад»; ехали в самую южную точку СССР — старинную крепость Кушку. Наркомпрос Туркмении пригласил Ерошенко создать в республике специальную школу-интернат для незрячих детей.

…Детей в школу отдавали неохотно, родители ворчали: «Наша беда — сами и присмотрим за ребенком, а грамота слепому ни к чему». Как бы то ни было, но 1 сентября 1935 года первая в Туркмении школа для слепых детей начала учебный год.

Ерошенко преподавал там литературу, историю и языки: русский, туркменский, английский. Здесь все приходилось начинать сначала — в ту пору не был разработан даже брайлевский алфавит для слепых туркмен. Ерошенко его создал; вскоре выпуклым шрифтом был напечатан первый учебник на туркменском языке. Он начинался словами: «Наша ночь темна, но мы не рабы»...

Учить слепых детей было нелегко — многие из них давно уже потеряли интерес ко всему. Так, например, десятилетний Дурды Питкулев успел потерять все — сперва зрение, затем родителей, а потом и волю к жизни. Однажды Ерошенко разбудил его рано утром.

— Вставай, дружок, солнце уже встало. Мы пойдем с тобой в горы, к солнцу поближе…
— Мне не нужно солнце, мне и у печки хорошо.
— Запомни, — возле солнца всегда живет чудо, и ты сегодня увидишь его. Вставай, и пошли.

Шли они долго и трудно, и Дурды не раз слезно просил вернуться. А когда, наконец-то, поднялись на гору, Ерошенко сказал Дурды:

— А ну, крикни во весь голос, по-орлиному!
— Я Дурды-ы… — закричал мальчик.
— Рды-рды!.. — ответили ему горы. И маленькому слепому показалось, что горы приветствуют его. Он перекликался с горами долго и радостно. Тогда Дурды Питкулев впервые почувствовал, что мир отзывчив, что в нем есть место и для него, незрячего...

Ерошенко всегда был романтиком, чувствовал по-молодому и учил ребят тому, что знал и умел сам: ходить по земле без поводыря («Поводырь слепого — солнце!»), любить солнце, землю, воду, движение, не пасовать перед трудностями, читать запоем, играть в шахматы (в 1938 году на шахматном турнире он занял третье место в СССР), хорошо плавать, — сам он отлично плавал и нырял даже в ледяной горной реке...
— Не плавают только куры, — говорил Василий Яковлевич своим воспитанникам. — А вы люди, человеки! Не уподобляйтесь курам...

Дурды выучился плавать одним из первых, и это вскоре спасло ему жизнь. Как-то, запасая дрова, он упал в горный поток вместе со срубленным тамариском. Вода обожгла его и потащила на глубину. Дурды забарахтался, отчаянно закричал. Ерошенко бросился на помощь.
— Ты вопи, вопи, — успокаивал он Дурды, — и держись, держись, я плыву на твой голос.
Когда они выползли на берег, Ерошенко сказал:
— А теперь кончай вопить, а то реку испугаешь.
Они сушились на берегу, а мальчишка не мог унять нервной дрожи: зубы его отбивали дробь, словно азбуку Морзе. Ерошенко засмеялся и спросил на эсперанто:
— Чу ви эстос телеграфиста? — Ты, разве телеграфист?
«Утопленник» засмеялся, захохотали и ребята, сбежавшиеся на крики…

А вечерами, перед отбоем, когда цикады заполняли своими звуками старинную южную крепость, возле Ерошенко собирались все — и малые, и взрослые, и слепые, и зрячие. Он знал уйму сказок, — но никто не догадывался, что все они написаны им самим! Это были волшебные сказки, в которых светила луна Справедливости и сияло солнце Свободы, поднимались горы Счастья и голубело море Красоты.

Лидия Реунова, слепая картонажница из Ашхабада, о Ерошенко, своем первом учителе, через 50 лет отозвалась так:
— Василий Яковлевич научил нас расцвечивать ночь… Мы любили его самозабвенно и почитали, словно отца, называя по-туркменски «урус-ата» — русский отец.