Гиганты из металла

Киевская берегиня
Странное существо — человек. Изменчивое.
Наверное, иначе бы и не выжил на своих статысячелетних путях: чрезмерная жесткость, неумение приспосабливаться погубили многих животных, ныне известных лишь по костям.

..

Нет, я не сторонник беспринципности, готовности в любой миг поменять свою позицию: сегодня ликованием встречать Мессию у врат Иерусалима, а через несколько дней кричать: «Распни его!..»

Настоящая гибкость — это свойство, позволяющее сориентироваться; отбросив случайное и внешнее в явлении, поймать его суть.

Говорят, Александр Гюстав Эйфель, строитель знаменитой парижской башни, на любую брань традиционных парижан, — портишь, мол, своей железной бессмыслицей мировую столицу искусств, — отвечал одним словом: «Привыкнете».

Кое-кто так и не привык: Ги де Мопассан выехал из города, не в силах смотреть на «монстра», подмявшего Елисейские поля...

Но — чудо! — пары десятков лет не прошло, как Эйфелева башня стала главным символом Парижа.

Нечто подобное было и с нами, киевлянами, по мере того, как над зеленой горой у въезда на мост Патона, в местах, где, среди зарослей, мы устраивали летние пикники, стал воздвигаться Музей Великой Отечественной войны.

Сначала серый усеченный конус, затем, на нем, чудовищно громадная фигура...

В 1981 году, сразу после открытия, впервые попав к подножию статуи и увидев в ней серо-стальной блеск отраженных туч, я непочтительно сказал: «Ну, это «шаттл» на старте! » Пущенное кем-то из писателей, загуляло словечко «Валькирия».

Хотелось, чтобы недолго она простояла: мы усиленно передавали друг другу слухи о том, что музей, увенчанный статуей, «ползет», — холм не выдерживает тяжести; что-де под конус днем и ночью закачивают жидкий бетон... Позднее мистики придумали «черное излучение», якобы исходящее от скульптуры на город.

Но — прошло больше двух десятилетий, и смягчились горожане к «Лаврентьевне» (так, из-за близости Киево-Печерской Лавры, тоже называли великаншу). И привыкли-таки, притерпелись, — а к настоящему уродству ведь не притерпишься, — и, видимо, ощутили: на месте статуя. Вписалась в силуэт правобережных гор, рядом с золотоголовыми храмами.

Стала знаком Киева, не менее известным и ярким, чем бронзовый Богдан на коне против Софии...

Вообще-то, тягу к гигантским изваяниям человечество испытывало всегда. Почему?

Ответить, наверное, нетрудно. И собственную силу хочется почувствовать — вот, мол, невелик человек, а какие махины ставит своими руками, — и зримо утвердить некую идею, религиозную или державную, и показать друзьям и врагам, что мы-де могучи и долговечны; и долгую память оставить в веках...

Часто, после великих муравьиных трудов, задуманное удавалось. Доселе напротив Луксора, в доменно-жаркой пустыне правобережья Нила туристские толпы вьются вокруг «колоссов Мемнона», громадных сидящих подобий фараона Аменхотепа, — я уж не говорю о человеко-льве Гизы, Великом Сфинксе, чей взор с высоты семиэтажного дома созерцает суету людскую вот уже сорок седьмой век...

Но Египет все же был сильным и культурным царством: быть может, более острое впечатление производят рыболовы острова Пасхи, люди голые и вполне первобытные, однако же во имя славы своих вождей высекавшие и ставившие многотонных носатых истуканов...

Эллинам «повезло» меньше: не уцелели ни огромный, сверкавший золотом и слоновой костью, Зевс Фидия, ни бронзовая Афина Паллада, чье копье в вышине над Акрополем сияло, видимое корабельщикам далеко в море.

Пропала и стоявшая в III в. до н. э. над гаванью острова Родос медная статуя бога Гелиоса, высотой не менее 30 метров, — «Колосс Родосский».

Его свалило землетрясение; по одним сведениям, из обломков сделали сверхмощную катапульту, по другим — медь продали, как металлолом, «одному еврею из Эдессы».

А на другом конце Земли, в Японии, в VIII в. погиб от пожара знаменитый «Дайбуцу» — шестнадцатиметровый Будда, поглотивший, согласно преданию, все запасы бронзы в стране; статую воссоздали лишь через тысячу лет...

Да, немалый «урожай» статуй-великанов, погибших или доныне поражающих взор, оставили по себе цари и боги. Можно по-разному относиться к личностям, событиям и верованиям, увековеченным каменными или бронзовыми колоссами.

Но вряд ли кто станет отрицать, что мало было и в материальной, и в духовной истории вех, сравнимых с Великой Отечественной войной 1941-1945 гг.

Вот уж где — и люди, подобные античным героям, и скорбь непомерная, и мужество, не знающее равных; и явленная миру грандиозная победа Света над Тьмой...

Оттого многим скульпторам хотелось в память о народном подвиге и монумент водрузить, видимый издалека, и материал для него подобрать воистину вечный...

Евгений Вучетич над Волгой, в месте, где развертывалось решившее войну Сталинградское сражение, поставил статую Родины-Матери с оболочкой из бетона. Женщина-воительница, воскресшая амазонка из приволжских степей, мечом словно указывает путь наступающим войскам...

(Кстати, совсем недавно журналисты докопались, — кто же позировал Вучетичу для знаменитой скульптуры? Оказалось, красавица-крестьянка Анастасия Пешкова с Алтая; она до сих пор живет в Барнауле).

Но уже скоро железобетон, детище века массовых строек, показал свою ущербность. Оболочка, хоть и сделанная по всем правилам, была все же очень тяжела... К тому же, статуя — парус; чем она крупнее, тем с большей силой давит на нее ветер. Словом, поползли по сорокаметровой фигуре трещины...

Начались проблемы и с титановым мечом. Ветер постоянно шатал его; металл, как говорят техники, «уставал», трескался. Пришлось вложить в руку статуи меч из более пластичного металла — стали.

Воздвигнуть мемориальный комплекс, наподобие Волгоградского, на живописных киевских высотах; поставить над Днепром еще одно гигантское воплощение Родины-Матери — было давним замыслом Вучетича.

Но, памятуя о проблемах, связанных с железобетоном, Евгений Викторович попросил, помимо бетонного варианта скульптуры, разработать еще и стальной.

Для работы над последним пригласили конструктора Игоря Лебедича — тогда еще молодого, но уже известного своим удачным проектом металлического каркаса для 20-этажной гостиницы «Киев». Форпроект был сделан и принят Вучетичем. Итак, для скульптуры выбрали сталь.

Отечественный опыт создания больших стальных статуй имелся давно: еще в 1937 году советский павильон на международной выставке в Париже стал, по сути, пьедесталом для колоссов Веры Мухиной — «Рабочего и колхозницы».

Пара статуй из хромоникелевой стали была сделана индустриальным способом — то есть, на заводе — в необычно короткий срок.

Она поразила мир и размерами, и выразительностью. Не считая постамента, — колхозница возносила свой серп более, чем на 24 метра! Напротив стоял павильон Германии; увидев своих колоссальных «визави», архитекторы Третьего рейха не вытерпели и наскоро водрузили над фасадом нелепую башню со слишком маленьким орлом...